Федор Вихрев - Третий удар. «Зверобои» из будущего

Скоротечный бой, полторы минуты — и тихий, неприметный перекресток густо покрыт телами. Затор из машин. Крики, стоны, огонь на расплав ствола во все стороны сразу. Какими бы ни были подготовка и дисциплина солдат, но такое количество смертей за столь малое время способны выбить из колеи почти любого. Не попавшие в огневой мешок немцы откатились под прикрытие своих машин и растерянно переглядывались, высматривая командиров. Бой свелся к борьбе немногих прорвавшихся сквозь огненную завесу немцев с малочисленными гарнизонами двух домов. И где-то бежали в обход два отделения второго взвода…

Услышав крик ТриДэ «Атас!», Батя развернулся ко входу в комнату, перебрасывая переводчик огня на автоматическую стрельбу. И почти сразу нажал на спусковой крючок, реагируя на мелькнувшую тень. Тремя короткими очередями расстреляв остатки магазина и двоих прорвавшихся через огонь ТриДэ немцев, он опустил глаза вниз, перезаряжая оружие. В этот момент прилетевшая из коридора пуля немецкого карабина пробила приклад и на излете застряла между ребрами охотника. Брошенная Киллом граната прекратила стрельбу, и оба снайпера побежали к выходу. ТриДэ пристегнул к пулемету третью из пяти имевшихся в начале боя патронных коробок и тоже побежал к выходу из здания. Бойцы планировали отойти метров на пятьдесят вдоль улицы и перескочить ее, соединившись с Алексом, Игроком и Быком.

Очередь с внезапно ожившего броневика запорошила кирпичной крошкой глаза Алекса. Пулеметчик был почти сразу застрелен Игроком, но, пока лейтенант протирал глаза, в комнату через подоконник влетела «картофелемялка». Хоть эти гранаты и отличались длительным временем горения запала, но и разброс в этом самом времени тоже был впечатляющий. Правильно определив причину звука, но не имея возможности рассмотреть источник угрозы на предмет «выбросить обратно», Алекс по памяти бросился к ближайшему дверному проему. На его беду, в этой гранате запал догорел быстро. Взрыв выбросил офицера из комнаты на лестничную клетку. Там его, с посеченной мелкими осколками спиной и серьезной контузией, и подобрал спустившийся сверху Игрок.

— Надо уходить, по маршруту. Наших по дороге подхватим, — произнес снайпер, спустив бессознательного командира вниз, к прикрывающему их бойцу разведвзвода.

— Надо. И быстро — часть этих серых в обход побежали, вправо и влево, сам видел.

— Вот же… гадство, а?

— Уводи командира!

— А ты?!

— А я — прикрытие! Вот и прикрою! Не теряй времени, уходи! Только пару гранат оставь, дверь заминирую, если успею.

Игрок поколебался пару секунд и, протянув пару Ф-1 товарищу, подхватил на плечи командира и, пошатываясь, побежал к расчищенному ранее выходу.

— Что ж, потанцуем, девочки, — тихо произнес ефрейтор Бычко, проверяя, как вынимается из ножен его заказной клинок из киевского булата…

Удача все же не оставила диверсантов. Три снайпера, пулеметчик и серьезно раненный лейтенант не только смогли встретиться в оговоренном месте, но и наткнулись на заставу фельджандармерии. Да, гитлеровцы считали, что наткнуться на них будет неудачей для русских диверсантов, но те сочли «почти бесхозный» кюбельваген слишком ценным предметом, чтобы пройти мимо. А пулю, пробившую плечо пулеметчика, — справедливой ценой за трофей. Конечно, немало крови попортил увязавшийся уже за городом броневик. Но и на него нашлась управа — «приветили» управляемым фугасом бойцы отряда Медведева. Подхватив раненых диверсантов, они подожгли еле живой трофей и скрылись в лесу, двигаясь к базе…

Саня

По пути от телефонистов зашел на позицию «девчачьего Вяза», за вчерашний день завалившего «лаптежник» и «мессер». Экипаж уже закончил чистку оружия и снаряжение лент и сейчас пил чай. Благо наличие зенитного прикрытия дивизии, в боевых порядках которой мы стояли, позволяло нашему «зонтику» немного отдохнуть. Увидев меня, мехвод вскочил. Он был единственным одетым по форме. Сестры отреагировали медленнее — видимо, не могли для себя решить, стоять смирно или схватить сушащиеся на броне сапоги. Со стволов зенитки, словно штандарты, свисали портянки. У костра встала еще одна девушка. На этот раз в гражданской одежде. Большие серые глаза из-под надвинутой на глаза косынки смотрели на меня не мигая.

— Вольно! Продолжайте! — прервал паузу я.

— Товарищ подполковник, угощайтесь! — смущенно проговорила одна из близняшек.

— Спасибо, не надо.

— Не обижайте меня! Очень вас прошу! Я это с собой везла с самого Сафоново, — тихо произнесла гражданская. — Возьмите меня в армию?

— А что ты умеешь?

— Из пулемета стрелять! Вот из этого! — она показала на стоящий в сторонке ДП. — И как патроны вставлять, и как чистить знаю!

— И не только стреляет, но и попадает! — прокомментировал мехвод. — Сам видел.

— Добро, давай пока на мою броню! Посмотрю, что ты за птичка! Как зовут-то тебя?

— Юля…

Ника

— Держи! — На повороте хорошо занесло и я, бросив кожаный портфель на колени Седьмому, уцепилась двумя руками в ручку двери.

— Это что? — СБ с радостью схватил бы портфельчик сам, но выпустить руль на такой скорости означало стопроцентно нас перевернуть, поэтому он лишь на секунду скосил глаза и озадачил меня вопросом.

— Приданое! Вместо фуражек! — окрысилась я в ответ. Не понимает, что ли? Мне это «приданое» обошлось в хороший синяк на руке. Во время полета с третьего на первый этаж пришлось держать веревку одной рукой, без подстраховки — вот и проехалась об стенку. Но трофей того стоил. Толстенный, хорошо набитый и, хотелось бы верить, что не бутербродами, коричневый тайновоз.

— Что с Леной?

— Жить будет… если правильно себя поведет! Мать! — Машина подпрыгнула на воронке, и я чувствительно клацнула зубами. — Дала пару раз в морду и пару царапин ножом. Положила так, будто она меня задержать хотела. Не беспокойся — секретаря и адъютанта положила надежно. А больше никто не знал о нашей «дружбе».

— Надо было ее все-таки с собой брать! — не согласился СБ.

Я смолчала. Во-первых — говорить при таком авторалли грозило прикушенным языком, а во-вторых — не отмоется фрау Элен, не поверят ей. Ни у партизан, ни в Москве. Она ведь на полном серьезе, добровольно сотрудничала с немцами. Работала у них не только машинисткой. Да и сама она боится «красных», как огня. Жизнь хорошо ее научила не верить большевикам. Что она видела с 39-го года? Только пинки и ненависть? А немцы к ней хорошо отнеслись. Вот и служит не за страх, а за совесть. А такое не прощают. Да и не сказала я ей, кто я. Не хотела сначала, до последнего играла ее втемную. Но и подставить не смогла. Раны не смертельные, но на вид опасные. Так что немцы поймут, что не убили фрау только из-за спешки, а не потому, что рука дрогнула.