Вячеслав Коротин - Попаданец со шпагой

- Совершенно. Императрица Екатерина Первая тоже была из этих мест. И наверняка владела латышским языком. Моя мать - латышка, - очередной раз соврал я, - что вас так удивляет?

- Да в том-то и дело, что каждый факт в отдельности объясним, но такое их сочетание...

- Какие, простите, сочетания?

- Да к примеру орден Владимира на груди поручика. Можете объяснить, почему такая награда красуется на груди обер-офицера? Причём не самого высокого класса. Можете?

- Могу. Я имею чин адъюнкта в Академии Наук. И орден мне пожалован самим Государем за научные открытия.

- Да что вы говорите! - колбасник даже не старался маскировать свой издевательский тон. - Вы учёный? Сам император приколол вам орден на грудь? И вы хотите, чтобы я всему этому поверил?

- Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Ваше общество мне неприятно. Вы посмели обвинить меня во лжи, но я не имею права участвовать в дуэлях, до завершения своей миссии.

- Сударь, как раз дуэли со мной вы не дождётесь. Моё оружие - перо и бумага. И вон те двое солдат, которые меня сопровождают,

В направлении, куда кивнул местный пинкертон, действительно жевали свою кашу пара солдат. Сомневаться, что они состоят при данном полицейском чине, не стоило.

- Так чего же вы от меня хотите?

- Всего лишь навсего документа, подтверждающего вашу личность.

Всего-то проблем! Я расстегнул мундир и вытащил свою "подорожную":

- Извольте. Подписи его высокопревосходительства Военного Министра вам достаточно?

- Позвольте, - протянул руку к бумаге фон Дуттен.

- Не позволю, - пошёл на принцип я. И не только на принцип: давать в руки всяким-разным важные документы не стоит никогда. Этому меня ещё в "прошлой жизни" национально озабоченные власти научили. - Вы видите подпись министра и печать?

- Я вижу некую подпись и некую печать, - флегматично промолвил мой собеседник. - Я не видел подписи министра, не знаю, как она выглядит. Так что ваш документ не очень убедителен для меня лично.

- А какой был бы убедителен? С моим портретом? И чтобы подпись Барклая-де-Толли поверх его?

- Экий вы шутник! - позволил своим губам изобразить подобие улыбки местный детектив. - Знаете, в сложившихся обстоятельствах, я бы даже вашему портрету на документе не поверил. Вы в Ригу следуете?

- Я ведь уже сказал, что да.

- В таком случае я попрошу вас проехать со мной вместе в Венден, где я смогу переложить возникшие с вами проблемы на тех, кто сможет принять окончательное решение по данному вопросу. Не возражаете?

- Совершенно. До Вендена вёрст тридцать, а компания, хоть и не совсем приятная, в дороге пригодиться.

- Очень рад, что вы приняли разумное решение, - встал из-за стола Дуттен, - позвольте вашу шпагу.

- Простите? - на пушку что ли берёт? - У вас есть приказ о моём аресте? Или меня застали на месте преступления? С какой стати я должен отдать шпагу первому, кто её потребует?

- Да просто я хотел посмотреть на вашу реакцию, господин поручик, - улыбнулся чиновник. - Возможны были некоторые варианты вашего поведения, которые позволили бы мне сделать окончательные выводы. До утра прошу из этого заведения не выходить.

Во нахал!

- Сударь, - холодно бросил я, - вы не смеете мне указывать и ограничивать мою свободу. Постарайтесь понять, что, согласившись следовать в Венден вместе с вами, я оказываю любезность, а не подчиняюсь вашему произволу. И пока, после разъяснения ситуации, согласен удовлетвориться лишь извинениями. Если же вы продолжите доставлять мне неудобства, то гарантирую ещё и неприятности по службе.

- Вам так хочется погулять этим промозглым вечером?

- Я просто не терплю, когда мне указывает, что делать и как себя вести человек, не имеющий на это права.

- Я не понимаю вашего упорства...

- Сожалею. Послушайте: вы меня утомляете, я ведь могу и передумать составить вам компанию по пути в Венден.

- У меня есть возможность вас заставить.

Вот чего доёживается, ферфлюхер хренов? Жить ему скучно?

- Сядьте! - он, конечно, мог проигнорировать мою реплику, но видно, что подействовал тон - прежде чем фон Дуттен смог осмыслить происходящее, "организм" уже снова усадил его на прежнее место.

- Так вот, - прошипел я, - если вы, дубина стоеросовая, посмеете отдать приказ своим солдатам, то одного я застрелю, а второго заколю. И за их жизни отвечать придётся именно вам, как и за попытку срыва выполнения поручения его высокопревосходительства. Особого поручения. Напрягите свой умишко и попытайтесь сообразить, что офицеры со знанием местного языка и с приказом за подписью самого министра просто так в этом захолустье не появляются. Только попробуйте применить силу в отношении меня, и Сибирь вам гарантирована.

- Сударь, я не привык... - начал приходить в себя немец.

- А мне ровным счётом наплевать на то, к чему вы привыкли. Я вам сказал уже больше того, чем был обязан. Делайте выводы сами, - так и хотелось добавить: Хао! Я всё сказал!

Но держался он неплохо. Всё-таки характер имеется.

- Я лишь выполняю свой долг.

- Я тоже. И вы мне мешаете это делать. Излишнее служебное рвение, которое вы проявляете, может привести к большим неприятностям. Я уже обещал, что поеду с вами - благо мне по дороге. Большего вы от меня требовать не смеете. Честь имею, господин фон Дуттен.

Встал и, не оглядываясь, отправился к себе в комнату. Тихону велел на всякий случай ночевать у меня - бес его знает, что может прийти в голову этому бароше в связи с уязвлённым самолюбием. Лучше иметь слугу рядом. В случае чего отобьёмся как Атос с Гримо в винном подвале.

Заснуть долго не мог - всё думал: не слишком ли я оборзел в беседе с полицейским чином?

Хотя вряд ли - эту шушеру в начале девятнадцатого века дворяне, а уж тем более офицеры, если верить соответствующей литературе, мягко говоря, недолюбливали. Не знаю кто там высший воинский начальник в Цесисе (тьфу ты - в Вендене), но однозначно должен принять мою сторону. Вернее почти однозначно - может ведь и родственником этого хмыря оказаться. Или просто немцем с "национальной солидарностью".

С утра позавтракали перловкой на кислом молоке - вкусной такую еду не назовёшь, но "попитаться" перед дорогой было необходимо. Я бы конечно лучше чем-нибудь поприятнее перекусил, хоть яичницу можно было заказать, но завтрак для меня почти всегда был именно "питанием", а не едой - с самого детства поутру никакого аппетита. Вот часам к одиннадцати - да, прорезался, чисто как у Винни-Пуха: "одиннадцатичасовое настроение".

Погодка выдалась неплохая и дорога была не раскисшей, так что двигались мы вполне споро. Солдаты держали себя по отношению ко мне совершенно индифферентно, хотя наверняка получили в отношении меня соответствующие распоряжения от своего "босса".