Расселл МакКлауд - Чёрное Cолнце Таши Лунпо

- Я поговорю еще раз с Вайгертом и надеюсь, что смогу найти удовлетворительное решение.

Бергманн смущенно провел рукой у себя над головой. Он надеялся, что смог удовлетворить собеседника.

- Я благодарю вас, господин доктор. Все же, было бы жаль, если бы такой хороший журналист как господин Вайгерт из-за своего несолидного репортажа больше не был бы приемлемым работником для «Листка». Вы не находите?

Означало ли это, например, что он должен будет уволить Вайгерта, если тот продолжит раскапывать это дело? Бергманн немного запутался. В конце концов, он не хотел сделать ошибку, если речь шла о желаниях Шнайдера.

- В каком случае вы не будете больше считать такого человека как Вайгерт приемлемым, господин Шнайдер?

- Трудный вопрос. Я ничего не понимаю в газетном деле и совсем не хочу вмешиваться в ваши дела, само собой разумеется. Но я мог бы представить, если определенные аспекты покушения на Фолькера будут подогревать снова и снова...

- Вы имеете в виду это дело со знаком, который у Фолькера, по меньшей мере, по словам Вайгерта, выжгли на лбу?

- Да, я имел в виду именно это.

- Я понимаю. Все же, я могу заверить вас, это не произойдет. Вайгерт здесь явно вышел за грань допустимого для «Листка». Как я уже говорил: я разъяснил ему, что мы не можем позволять себе такие бульварные статейки.

- Я рад видеть, что такая значительная газета для страны как «Листок» находится в таких хороших и ответственных руках как ваши.

Бергманн выпрямился. Улыбка далась ему немного легче, чем раньше.

Шнайдер подал руку главному редактору.

- До свидания, господин доктор. Было приятно поболтать с вами. Передайте мой самый большой привет вашей супруге.

- Спасибо, взаимно. До свидания.

Есть определенные желания, которым нельзя отказать, Бергманн знал об этом. А что касалось этого Вайгерта, то если он был целью этих желаний, ему, Бергманну, ни в малейшей степени не мешало. Существуют, в конце концов, пределы, и в журналистике, и в особенности для «Листка». Бергманн надел пальто и вышел через ворота на Рауэнштайнгассе.

Цифровые часы машины указывали 19. 33. Ночь уже накинула на пейзаж свое темное покрывало. Только фары въедались в тьму своими яркими лучами и заставляли мокрую от дождя дорогу блестеть. Вайгерт включил обогреватель, по-тому что довольно сильно похолодало.

Новостей в расследовании покушения на Фолькера не было. Следовательно, репортажи об этом тоже «уснули» и соскользнули с первой страницы «Листка» назад, значительно сократившись в объеме. Да и не было ничего такого, о чем стоило бы писать. «Следствие продолжается», сообщала полиция, что значило всего лишь: «У нас нет следа».

Важным было только то, что назначили преемника убитого президента Еврофеда. Но об этом писал коллега Вайгерта из экономического отдела. Главный редактор поручил ему это.

Вайгерт использовал спокойствие, наступившее в этом деле, чтобы взять себе неделю отпуска. За это время он хотел вовсе не отдыхать, а расследовать дальше, на свой страх и риск. Он был возбужден, так как теперь речь больше не шла только о статье, а о его добром имени. И он хотел его восстановить. Проблема при этом была в том, что он никому ничего не рассказал о своих намерениях. Что-то подобное он уже делал, но тогда, конечно, без подталкивающей необходимости очистить свою репутацию от приписанных ему ошибок.

Несколько лет назад он умудрился, как единственный европейский журналист, проникнуть в потрясенный гражданской войной Китай. Все в «Листке» думали, что он загорает на греческом пляже. Они были порядком удивлены, когда он позвонил им по спутниковому телефону из Пекина. Тогда он возвратился почти как герой. Главный редактор перед собранной командой высказал ему похвалу и признание. Другие газеты переписывали его статьи или цитировали. Еще не-задолго до начала его мнимого отпуска Бергманн объяснил ему, что они никого не могут послать в Китай, это слишком опасно. Вновь он и его самый главный шеф вступили в спор. Но после возвращения Вайгерта все внезапно снова стало тщеславным наслаждением.

Вайгерту это очень понравилось. На несколько дней он стал знаменитым чело-веком. Он был в центре интереса, почти так, как если бы он сам участвовал в событиях. Он на короткий момент почувствовал пульс всемирной истории, который в течение тех дней и недель в Пекине бился быстрее, чем в иное время. Это стоило того.

Однако если он рассматривал это правдиво, и он как раз и делал это теперь, из него так пока еще не вышло действительно первоклассного журналиста. Сейчас ему было 35 и он принадлежал все еще к второстепенным людям в его ремесле. Он сознавал его. Но это зависело от него самого, в этом не было сомнения.

С одной стороны, он радовался, что у него была эта работа. Ему, конечно, это нравилось больше, чем влачить существование где-то на среднем уровне менеджмента какого-то предприятия. К счастью, он умудрился сразу после учебы еще своевременно ускользнуть от такой судьбы.

Все же, с другой стороны, он чувствовал, что его сегодняшняя профессия – и если он думал об этом точнее, также и его жизнь, становится все более скучной. Просто ничего не происходило. Перспектива до пенсии клепать свои статьи, за это время, вероятно, жениться и завести детей, и истратить все оставшееся время на то, чтобы потреблять, имея сносную зарплату, заставляла его порой содрогаться.

Часто он говорил об этом с его другом Филлигером. И так же часто они снова расходились, не продвинувшись вперед ни на шаг. Пока Филлигер, наконец, не выбросил все, чтобы жить своей жизнью, как он это назвал. Вчера он позвонил ему, чтобы попрощаться. Сегодня Филлигер был, пожалуй, уже в Норвегии на пути к его избе. Беседа не была очень длинной и скорее была судорожно сжатой. Они вспомнили свои старые маленькие шутки, чтобы, наконец, пообещать друг другу, что они увидятся вновь будущей весной с огромным количеством пива.

Вайгерт как раз не очень хорошо себя чувствовал, когда положил трубку. Самый близкий друг, вероятно, единственный, который действительно понимал его, уехал. Но дело было не только в этом.

Вайгерт чувствовал, что у него не вышло. Филлигер дал жизнь своей мечте, сделал шаг, на который у Вайгерта до сих пор не хватало мужества. Если бы он только знал, все же, где оставалась его мечта. Он тянул к ней руки, но они снова и снова хватали пустоту.

Еще примерно 80 километров до Вевельсбурга, прикинул он. Через час он будет там, чтобы еще раз задать Пьеру Мартену несколько вопросов. Это был единственный след, который у него был. И на этот раз он его не упустил бы.

Дождь становился все сильнее и образовывал теперь большие лужи на проезжей части. Вайгерт сбросил скорость. Как раз было восемь часов вечера. По привычке он сделал радио громче. Как у каждого журналиста у него тоже во-шло в привычку регулярно слушать или смотреть новости. Там редко было что-то важное, но все же их не хотели пропускать. Это как страсть, которую профессия влекла за собой наряду с повышенным потреблением никотина и кофе. Вайгерт достаточно часто проклинал ее. До этой даты.