Кирилл Мамонтов - Хронокорректоры

Роман добавил, импровизируя:

– Пока мы будем лапшу на уши вешать, подтянутся Петерс, Ашкенази, другие чекисты и возьмут всех контриков тепленькими.

– Мне про то ничего не говорили, – проворчал Тамарченко.

– Так тебе не доверяют, – объяснил Гога. – Большевики вообще эсерам не доверяют.

Гришка возмутился, обозвал Ашкенази «жидовской мордой», но Гога успокоил антисемита-выкреста:

– Мы за тебя замолвим словечко… Помоги дотащить чемоданы до калитки да постой с нами, пока мотор не появится. А там делай что душе угодно – жандарм твой.

Идея пришлась эсеру по душе. Гришка безропотно перенес тяжеленные чемоданы на тротуар. Стоявшего у черного хода часового Георгий отпустил в дом – погреться с полчасика. Тем временем Тамарченко прорвало.

– Много ваши большевики о себе воображают! – раскричался чекист-провокатор. – Есть только одна настоящая революционная партия – мы, левые эсеры. Большевики без нас ни на что не способны…

Тамарченко пустился в воспоминания о славных днях прошлогоднего февраля, когда он ломал кувалдой головы офицерам на балтийских кораблях. Гришка так увлекся своими байками, что не заметил, как его собеседники выхватили из карманов пистолеты.

Вскоре после полуночи возле особняка притормозили автомоторы, и в дом быстрым шагом вступили взволнованные Дзержинский, Ашкенази, Петерс и верный Адам со своими боевиками. Раненый Архип, спавший на горе банкнот, спросонок не мог понять, о чем спрашивают председатель и его свита. Потом наконец сообразил ответить:

– Виноват, товарищи, не знаю. В последний раз видел их, когда пошли в подвал допрашивать жандарма.

Спускаясь в подземные хоромы Баркасова, Петерс возбужденно говорил:

– Сразу мне подозрительными показались. Неправильно говорили, как будто иностранцы учили русский язык по книжкам. Жаль, не успел с утра поспрашивать про них в Московском комитете партии. Буквально перед вашим приездом мне доложили, что никто не знает никакого журналиста Мамаева.

– А мне Мамаев про подпольную работу в Москве ничего не рассказывал, – поспешил вставить Ашкенази, повторявший эти сведения уже неизвестно который раз. – Выдавал себя за балтийского матроса.

Часовые на посту в подвале доложили: мол, Роман и Гога действительно допрашивали жандарма, но потом заперли дверь и распорядились открыть только товарищу Ашкенази. Последний сразу догадался, в чем дело, и простонал отчаянно:

– Они замочили важнейшего свидетеля.

– Я им поначалу поверил, – покаянно сознался Железный Феликс. – Их советы казались вполне правильными…

Часовой отпер замок, чекисты ворвались в хранилище вин и колбас. Подполковник Хворостов сидел на той же лавке, усердно скрипя карандашным грифелем. После недолгого выяснения событий, происходивших здесь два часа назад, ситуация запуталась окончательно. Дзержинский рассеянно просмотрел собственноручное признание подполковника, вздрогнул и стал читать внимательнее.

– Что-то важное? – насторожился Петерс.

– Архиважное, как любит говорить Владимир Ильич… – Дзержинский захлопнул тетрадь и вернул Хворостову, проговорив: – Продолжайте, подполковник. Я позабочусь о вашей безопасности.

Когда они вернулись в гостиную, сильно взволнованный Назар Селютин сообщил, что возле черного входа найден застреленный наповал труп товарища Тамарченко. По словам взводного, с улицы постоянно доносятся звуки стрельбы, поэтому никто не обратил внимания на треск выстрелов поблизости. Пробормотав: мол, Тамарченко все равно ждала пуля за измену делу революции, Дзержинский отправился на место происшествия.

Тамарченко лежал на боку, раскинув руки. Назар, нахватавшийся от тех же Мамаева и Левантова детективных уловок, доложил, что покойник получил две пули в сердце с малой дистанции, после чего помер без криков и мучений. Затем настырный Селютин прошел по следам, натоптанным на повалившем с вечера снегу, и опешил. Получалось как бы, что подозреваемые недолго стояли в двух саженях от калитки, а потом просто исчезли, оставив несколько вмятин от обувки и тяжеленных чемоданов.

Месяцы, проведенные в прошлом, вернули пришедшее в Афганистане равнодушие к чужой жизни. Всадив пулю в Тамарченко и спрятав пистолет в карман пальто, Роман извлек мультифункционал. Гога тоже приготовил машинку, собранную роботами звездолета. Хронокорректоры выполнили несложные манипуляции, задав устройствам точное время, в которое намерены попасть. Затем они сели верхом на чемоданы, и Гога сказал немного нервно:

– Ну, давай на счет «три». Раз, два…

Роман в последний раз поднял голову к темному небу, подставив лицо густо падавшим снежинкам. Улица была темна, фонари не горели, только в некоторых окнах пятиэтажного дома напротив светились керосиновые лампы. Услышав, как Георгий произносит «три», Рома нажал сенсор.

В предыдущий раз, когда Рома переносился в прошлое вместе со звездолетом, дурных ощущений не было. Теперь же накатила тошнота, все тело бросило в жар. Он пошатнулся, чуть не упав с чемодана, но все-таки удержал равновесие. Неприятные последствия употребления мультифункционала постепенно проходили, через несколько секунд уже вернулась способность воспринимать окружающие события.

Улица была по-прежнему безлюдна, снегопад прекратился, на столбах горели фонари, дом напротив стал двухэтажным. Повертев головой, Роман увидел рядом Гогу, стоявшего на тротуаре с карманными часами в руке, и сказал весело:

– Кажись, прибыли. А ты спрашивал, почему ночью. Если бы мы появились тут среди белого дня, устроили бы аборигенам изрядную панику.

– Насчет ночи я давно сообразил. А где ты, сударь, скажи на милость, пропадал? Я был готов караул кричать.

– В каком смысле «где пропадал»? Нажал кнопочку и сюда переместился. Никуда по дороге не сворачивал.

– Черт знает что, – усталым голосом сказал Гога. – Я тебя тут четыре минуты ждал. Похоже, наши машинки перемещают сквозь время с разной скоростью.

Обсуждение техники движения вдоль темпоральной оси было прервано вспышкой молнии. Опережая раскаты грома, упали первые дождевые капли. Торопливо подхватив чемоданы, они перебежали пустую улицу и вошли в доходный дом. Хронокорректоры спешили, но шерстяные пальто успели впитать немало пролившейся с неба воды.

Заспанный портье, или как они назывались в это время, записал гостей в конторскую книгу, не спросивши паспортов, дал ключ от двухкомнатной квартирки на втором этаже и велел столь же сонному бугаю отнести господский багаж. Гога положил на стол две золотые десятирублевки старой чеканки, получил пять рублей сдачи, но попросил разменять один рубль мелочью. Слуга поволок чемоданы наверх, а Роман осведомился небрежно: