Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

― Разрушь пентаграмму, ― сказала облитая серебром женщина, сжимаясь от давящего на нее солнечного света, ― и я пощажу их всех ― детей, ту женщину ― всех их. Только сделай это сейчас. Я и так уже ослабла настолько, что едва уцелею после того, как спасу Шелли.

― Отпусти ее, Майкл, ― неожиданно сказала Джозефина. ― Ты не можешь убить его сестру !

« Тоже , ― с горечью подумал Кроуфорд, ― ты хотела сказать, не могу убить его сестру тоже , вдобавок к твоей сестре, это ты хотела сказать»?

― Вспомни, что она обещала Шелли, ― сказал он. И голос его был резким словно скрежет скал и шорох песка.

― Ты тоже женщина, ― сказала Ламия Джозефине, ― и тоже его любишь. Мы с тобой похожи, одинаковы в этом. Я позволю тебе быть с ним ― оставлю вас двоих ― если ты просто позволишь мне спасти моего брата. Я не знаю, почему твой Майкл желает его смерти.

― Он ревнует, завидует Шелли, ― сказала Джозефина, ― потому что Шелли… обладал тобой здесь, месяц назад.

Кроуфорд повернулся к Джозефине, чтобы опровергнуть ее слова, но в этот миг капитан удаляющейся фелюки прокричал: ― Если не хотите подняться на борт, ради всего святого, спустите паруса или вы погибли! ― и Вильямс, чье скороспелое решение вдребезги разбилось при первых признаках приближения настоящей смерти, бросился к фалам [357], чтобы последовать его совету.

Шелли прыгнул вперед и ударом кулака отбросил его от паруса, и Дон Жуан, с трудом преодолевая вздымающиеся волны и туманом окутывающий его дождь, все еще под полными парусами, поплыл дальше в бушующий шторм.

Кроуфорд увидел, как Вильямс ― нет, это была Джозефина ― кинулась к пентаграмме, собираясь разрушить линии, но Кроуфорд поймал ее за руку и отбросил назад на песок.

Человеко-подобные существа, составленные из кремнистого песка, возвышались вокруг них, в бессильной ярости или, быть может, горе, размахивая беспалыми руками, а деревья позади на склоне с треском ломались и падали, словно сам холм пробуждался и сбрасывал свои органические покровы. Море бурлило, словно кипящий котел, а в небе метались полчища взволнованных духов.

― Майкл, ― позвала женщина, стоящая в пентаграмме.

Он беспомощно взглянул на нее. На ее перламутровой коже появились ожоги. Непостижимо, но в ее неземных глазах все еще светилась любовь. «Ни один человек , ― подумал он, ― не смог бы продолжать любить меня после всего этого».

― Теперь уже слишком поздно, ― сказала она. ― Я сегодня умру. Позволь же мне хотя бы умереть на пути к нему, пусть мне уже не успеть к нему на помощь.

Он понимал, что только тот, кто воистину себя ненавидит, мог продолжать эту пытку, мог остаться холодным к ее мольбам, и спросил себя, узнают ли когда-нибудь Джозефина, Мэри и ее ребенок достаточно, чтобы испытывать благодарность к такому человеку ― человеку, что был для этого выбран.

― Нет, ― ответил он.

Дон Жуан шел ко дну под нависшим над ним темным, бушующим небом; вода потоками лилась через планширы, но туго надутые паруса все еще тащили его вперед.

Шелли цеплялся за ограждение. ― Прощай, Айкмэн, ― сказал он, вынужденный выплюнуть соленую воду, прежде чем смог говорить.

― Кроуфорд, ― сказал Кроуфорд, внезапно подумав, что это было важно. ― Меня зовут Майкл Кроуфорд.

Кроуфорд почувствовал натянутость улыбки Шелли, когда тот запрокинул лицо к теплому дождю над сплошным потоком воды, рвущимся внутрь через планширы. ― Прощай, Майкл Кроуфорд.

― Я все еще могу освободить ее, ― услышал Кроуфорд свой голос.

― Нет, ― с каким-то отчаянно удерживаемым спокойствием сказал Шелли. ― Останься со мной.

― Прощай, Шелли, ― только и сумел сказать Кроуфорд.

Он почувствовал, как Шелли отцепил руку от ограждения, чтобы махнуть ему на прощанье.

Кроуфорд уловил последнюю мысль Шелли, когда молодой поэт обреченно позволил ногам оторваться от палубы, разжал пальцы и позволил свирепо голодному морю смести его в свою разверстую пасть: унылую признательность, что он никогда не учился плавать.

Затем рот Кроуфорд внезапно оказался забит горячим песком, когда он упал лицом вниз, хватая ртом воздух, хотя не его легкие раздирала в этот миг на части заполнившая их холодная вода.

Через минуту или две его дыхание успокоилось, и он смог поднять от земли облепленное песком лицо.

Женщина в пентаграмме немыслимо съеживалась, иссыхая под палящими лучами солнца. Она была теперь больше похожа на рептилию, чем на человека, и вскоре в ней безошибочно угадывалась змея. Ее блестящие чешуйки отливали пурпуром и золотом. И словно вторя туманной буре, в которой обрел свой конец Дон Жуан , трясущийся холм выбросил вверх облако пыли, а затем налетел яростный ветер, разметавший земляные фигуры облаками жалящих песчаных брызг.

Сжавшееся создание одарило его последним затуманенным взглядом полным любви и страдания, а затем перед ним была лишь маленькая статуя, лежащая в центре нарисованной на песке пентаграммы. Ветер утих, и он снова остался один, с Джозефиной, сидящей на песке и потирающей руку.

Кроуфорд чувствовал себя неприятно опьяненным, потерявшим связь этим миром. «Бросаю женщин направо и налево», ― подумал он, наклоняясь чтобы поднять маленькую статую; он отвел руку назад, а затем как можно дальше запустил статую по дуге в воды залива. Она, казалось, надолго зависла в воздухе, медленно вращаясь, прежде чем, наконец, устремилась вниз и с тихим, едва заметным всплеском скрылась под водой.

Казалось, все кубические мили нагретого воздуха начали вибрировать, словно кто-то брал чудовищный дозвуковой аккорд на немыслимо огромном космическом органе.

К тому времени, как он отвернулся от моря, Джозефина уже поднялась на ноги и теперь одарила его слабой, смущенной улыбкой. ― Мы сделали это, ― сказала она, голос ее был тихим, но выше чем обычно. ― Сделали, как и собирались. На минуту мне даже показалась, что я припоминаю, что это было. Теперь я… Она помотала головой, и хотя она улыбалась, ему показалось, что она готова расплакаться. ― Я совсем не помню, что это было.

Кроуфорд приблизился к ней и нежно взял ее руку, за которую лишь недавно рванул ее назад. Он знал, что нужно сказать, и попытался придать голосу оттенок значительности. ― Мы спасли Мэри и ее сына ― и помогли спасти Джейн Вильямс и ее детей.

Губы Джозефины были чуть приоткрыты и она, щурясь, посмотрела вокруг на окружающие их море, песок и скалы. Вдали над морем относило облако пыли, исторгнутое из чрева холма.

― Чудовищно, ― сказала она. ― Я никогда не постигну всего, что мы сделали, но это было чудовищно.

Они пошли к северу вдоль берега моря. Кроуфорд хотел взять ее за руку, но это казалось слишком обыденным, совершенно не подходящим к величию этого момента. В голове царил едкий металлический привкус крови Шелли. Ему казалось, что он утратил последние нити, связывающие его с этим миром, и он был смутно рад, что одет, так как вряд сумел бы сейчас правильно натянуть одежду ― вспомнить, что за чем следует и какой стороной одевается. Время от времени он поглядывал вниз, чтобы убедиться, что все еще идет.