Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

― А теперь, вы теперь жалеете что согласились? ― спросила она, удивляясь нетерпению, прозвучавшему в ее голосе. ― После того, как они не выполнили условий соглашения, которое вам казалось, вы заключили?

― Нет, ― ответил он. ― Я теперь живу вечно. ― Мне больше нет нужды писать стихи ― я теперь сам ожившая поэзия. Все ночи теперь мои и все песни земли, и те извечные ритмы миров и составляющих их мельчайших частиц, что никогда не меняются. Я лицезрел Медузу, и то, что для человека выглядит словно несущий смерть безжалостный рок, на самом деле является рождением. Люди появляются на свет из горячего лона человечества, но это всего лишь… словно цыпленок, оперяющийся в яйце. Настоящее, окончательное рождение происходит после этого, это рождение из холодной земли. Все, что когда-либо ты хотела оставить позади, остается там.

Луна все ниже клонилась над водой, серебряным пламенем зажигая верхушки волн, что сомкнулись над Шелли и его лишенной жизни и обратившейся в камень сестрой.

― Я теперь Полидори, но также и тот, кого ты помнишь, ― сказал ее спутник снова изменившимся голосом.

― Его сестра, ― сказала Джозефина. ― Твоя сестра. Она мертва.

― Да, ― невозмутимо ответил ее собеседник. ― Смерть нечасто приходит к нам, но она умерла.

― Я убила ее, помогла ее убить.

― Да.

Внезапно на правой щеке Джозефины блеснули слезы. ― Я ― мне так жаль, что я бросила тебя в Альпах, ― хрипло сказала она. ― И мне так жаль, что я отвергла тебя тогда, на той улице в Риме, перед домом Китса. И мне, мне очень жаль, что я помогла убить твою… сестру. Некоторое время она шла в молчании. ― Сестры не должны погибать, ― прошептала она.

― Никто не должен погибать, ― сказал ее спутник. ― Мы предлагаем вечную жизнь для всех.

Джозефина остановилась и обратила к нему лицо, хотя глаза ее были закрыты. ― Ты все еще хочешь быть со мной? ― с робкой надеждой спросила она.

― Конечно, ― ответил он, нежно положив ей руку на шею и склоняя лицо к ее горлу.

Мэри, Клэр и Джейн Вильямс чуть не бились в истерике, когда следующий день перевалил за середину, а Дон Жуан так и не показался, и Кроуфорд согласился отправиться обратно в Ливорно, чтобы разузнать, отплыл ли оттуда Шелли на самом деле. Джозефине нездоровилось, и она лежала в постели, так что в одиночестве, заранее пытаясь придумать, как сообщить женщинам дурные вести, он отправился вдоль берега на север в Лериче, где нанял судно.

К вечеру он прибыл в Ливорно и обнаружил, что Трелони и Робертс все еще были в Глобусе, и выражение обеспокоенной надежды на их лицах сменилось отчаянием еще до того, как они успели его хоть о чем-нибудь расспросить, так как по лицу Кроуфорда они поняли, что Дон Жуан так и не прибыл в Каза Магни после того, как двумя днями ранее исчез в объятиях сомкнувшегося вокруг него шторма.

Байрон все еще был в Пизе, и после унылого, приглушенного разговора в вестибюле Трелони вызвался добровольцем отправиться на север, чтобы сообщить ему, что Шелли и Вильямс, по всей видимости, утонули.

Трелони отбыл рано утром на следующий день и возвратился ближе к вечеру. Он сказал, что Хант и Байрон, оба были заметно расстроены этой новостью, и Байрон послал вместе с Трелони слугу, чтобы он служил курьером, и настоял на том, чтобы Трелони отплыл на Боливаре на поиски Дон Жуана , чтобы окончательно убедиться в гибели Шелли. И на следующий день, когда курьер, взяв быстроходную лодку, направился на север, чтобы доставить краткое неутешительное письмо в Каза Магни, Трелони, Робертс и Кроуфорд медленно поплыли в том же направлении, держась береговой линии и изучая берег в поисках любых признаков корабля Шелли.

Кроуфорд отправился с ними, вместо того чтобы уплыть с курьером, так как даже мысль о том, что придется смотреть в лицо несчастным женщинам, казалась ему невыносимой. За последние два дня его чувство дезориентации только усилилось ― оно настолько сбивало его с толку, что он не мог дать быстрый ответ даже на такие безобидные фразы как «Доброе утро», и то, что Джозефина не говорила с ним со дня убийства ламии, пришлось как нельзя кстати.

В тот день они так и не обнаружили никаких следов Дон Жуана .

Вечером, возвратившись в Глобус, они узнали, что Мэри, Клэр и Джейн Вильямс вернулись этим утром вместе со слугой Байрона и отбыли в Пизу, чтобы в ожидании вестей остановиться у Байрона в Палаццо Ланфранки. Джозефина же предпочла остаться в Каза Магни со слугами Шелли. Чему Кроуфорд смутно был рад.

Он, Трелони и Робертс искали еще в течении пяти, прошедших словно в тумане дней, и прекратили поиски, лишь когда их достигло известие, что были обнаружены два тела, одно из которых предположительно принадлежало Эдварду Вильямсу, прибитые к берегу близ устья реки Серкио [359], в пятнадцати милях к северу от Ливорно.

Санитарные служащие похоронили тела, прежде чем Байрон и Хант успели туда добраться, чтобы их опознать, и выставили Байрону счет за погребение; Трелони показал Кроуфорду этот счет, заметно разозленный расходами на санитарные нужды, которые включали «определенные металлы и овощные луковицы». На что Кроуфорд сказал ему, что, пожалуй, есть более важные вещи, о которых сейчас следует беспокоиться.

На следующий день в пяти милях на север было найдено еще одно тело. Портовые власти почти не сомневались, что оно принадлежало Шелли. Трелони метал гром и молнии, без церемоний напирая на то, что Байрон был английским пэром, и, в конце концов, заставил их отложить погребение до тех пор, пока тело не будет опознано.

В пятницу Боливар еще раз отплыл к северу и встал на якорь, когда они увидели на берегу близ Виареджо [360]с полдюжины тосканских солдат машущих им руками. Кроуфорд оперся на ограждение Боливара , вяло размышляя, зачем понадобилось пригнать сюда столько солдат, чтобы охранять одного утопленника.

Робертс спустил лодку и вместе с Кроуфордом и Трелони сквозь невысокие волны прибоя погреб к берегу.

Когда Кроуфорд, шлепая по воде, выбирался через мелководье на берег, он заметил распростертое тело, вокруг которого столпились солдаты. Поблизости на деревянном поддоне лежало несколько полотняных мешков, а рядом вертикально воткнутые в песок, словно лишенные парусов мачты, стояли четыре лопаты. Толпа оборванных зевак, скорее всего рыбаков, наблюдала за всем этим с песчаной возвышенности в сотне ярдов от них. Кроуфорд посмотрел на тело.

Плоть на лице и руках была обглодана до самых костей, и солдаты заверили прибывших англичан, что это сделали рыбы.

Трелони и Робертс лишь безучастно кивнули, но Кроуфорд снова поднял взгляд на толпу отталкивающих наблюдателей и припомнил того старика, что одеваясь священником, проникал в больницу Гая и воровал кровь известного сорта трупов. Интересно, каким словом обозначали неффов в Италии. Теперь он, пожалуй, знает, зачем здесь столько солдат. Он подумывал направиться вверх, к этим молчаливым фигурам, но боялся, что может окончательно утратить связь с разумным миром, если увидит… скажем, вилку… в руке одного из них.