Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса

Последний, как известно, невзирая на огромную любовь и тоску по России, так и не вернулся на Родину, проявив огромную щепетильность весьма сходную с гордыней. Бунин никогда не примирился с тем, что в семнадцатом и последующих годах, по его мнению, Русь проявила качества более присущие варварской Чуди. Он желчно обозвал в дневниковых записях, озаглавленных «Окаянные дни», а также в воспоминаниях, Ленина несусветным животным и «косоглазым, картавым, лысым сифилитиком».

Бунин признавал за А.Н. Толстым редкую талантливость его натуры, «наделенной к тому же большим художественным даром» в сочетании с «редкой личной безнравственностью». Пожалуй, он с излишней суровостью охарактеризовал третьего Толстого, запамятовав известную заповедь о неподсудности.

Относительно Бунина, до конца своих дней не примирившегося с «Совдепией» и Толстого, вернувшегося из эмиграции и отлично вписавшегося в большевистской России, Булгаков и Пастернак занимают некое промежуточное положение. Художников, вполне лояльных властям, однако в силу их независимых характеров и творческих физиономий, а также неискушенности в политике, не преуспевавших в материальном плане.

Не случайно Сталин лишь единожды общался с Булгаковым и Пастернаком и лишь посредством телефона, а также по собственной инициативе. Первого он существенно подбодрил и поддержал в критический период его жизни и творчества. Со вторым советовался относительно Мандельштама, которого Пастернак, кстати, не слишком жаловал, равно как и Пильняка, признавая, впрочем, их несомненную даровитость. Своими телефонными звонками, суть доверительными жестами, Сталин, который даже правильной постановке запятой уделял внимание, протягивал литераторам руки. Покамест, морально поощряя их на труды во благо Родины, в своем понимании политика и гражданина. Не вина Сталина в том, что его рука оказалась зависшей в воздухе…

«Паломничество в страну Востока» назвал крупнейший немецкий писатель и философ первой половины 20-го века Герман Гессе одно из своих произведений, явно навеянное катаклизмами в России. Он выказал свое отношение к марксистским идеям, следующим примечательным образом.

«Разница между Марксом и мной заключается единственно в масштабах реформации и расстановке приоритетов. Маркс хочет изменить мир, я отдельного человека, он обращается к массам, я — к индивидуумам» — объявил философ-эмигрант. Сначала, полагал Гессе, подавляющее большинство людей должны научиться чувству ответственности и обрести зрелость, а затем уже приниматься за переустройство планеты. В том, что оно должно быть коммунистическим, писатель не сомневался.

«Почетный гость и приемный сын Швейцарии» писал в 1931 году, что события в России, «без сомнения самое важное, быть может, единственно важное, что происходит сегодня на белом свете». У русских «есть перед Западом одно преимущество — искренность. Россия -единственная в мире страна, у которой мы многое могли бы перенять в сфере реальной политики и материальных преобразований».

В отличие от Гессе французский писатель, политический и общественный деятель Андре Мальро присутствовал в качестве гостя на первом форуме писателей СССР и обращался к своим собратьям по ремеслу с приветственным словом. Тогда же в августе месяце 1934 года в столице СССР Мальро выступает перед советскими журналистами.

Он отмечает, в частности, «…мы все видим, что в Москве открываются библиотеки, а в Берлине их закрывают».

Относительно результатов гипотетических изысканий о некоторых реалиях советского общества Мальро говорит: «… Опубликование наиболее показательных заседаний комиссии по чистке дало бы нам в тысячу раз более яркую картину, чем все существующие теории…».

Представляет определенный интерес высказывание французского писателя о психологической разности русского и западного человека. Психология последнего, по его мнению, определяется главным образом «поисками законов логики», в то время как у русского эмоции преимущественно превалируют над разумным началом.

Два месяца спустя в парижском Дворце Мютюалите Мальро отчитывался об участии в работе Первого съезда советских писателей. Некоторые фрагменты его выступления схожи с панегириком, однако есть и любопытные высказывания для понимания сути процессов, происходивших во время раннего периода сталинской эры. «… О советском человеке много говорили, пытались проникнуть в его психологию. Мне кажется, что теоретизировать здесь бессмысленно, есть другие пути более плодотворные. На протяжении последних лет, в ходе так называемых чисток партии, были рассмотрены тысячи человеческих судеб. Эти разбирательства показывают нам советского человека, чьи особенности еще не систематизированы и не разложены по полочкам, в действии. Вместо того чтобы строить теории по поводу нового человека, было бы куда полезнее собрать всю эту огромнейшую и зачастую волнующую документацию и сделать из нее выводы».

Не случайно Мальро вновь и вновь обращается к внутрипартийной чистке, буквально сотрясавшей в то время всю партийно-советскую номенклатуру и предвосхитившей грядущие репрессии.

«Часто, — продолжал свою мысль Мальро, — говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку. Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность( выделено мной — М.А. ). Что же касается человека вообще, то напротив, доверие, оказываемое ему Советами, быть может, самое большое за всю историю. Доверие к детям сделало из них пионеров. Женщина царской России, чье положение, было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию, На одном из празднеств я видел, как встречали на Красной площади делегацию бывших беспризорников. Толпа приветствовала этих ею же спасенных людей, как она не приветствовала никого другого. Наконец, герой. Уничтожив значение денег, СССР обрел тем самым и положительного героя, вечно живого героя литературы всех времен, — того, кто ставит свою жизнь на службу другим…».

Немного раньше Мальро Советский Союз вновь посетил Герберт Уэллс. Вместо ленинской «России во мгле» он увидел преображенную Россию сталинскую. Уэллс пробыл там полмесяца, и по соображениям престижа и логики был принят Сталиным. Английский писатель, до этого времени питавший антипатию к кавказцу, ушел от него совершенно очарованным, невзирая на спор, который между ними возник. Уэллс упорно втолковывал Сталину, что понятие классовой борьбы устарело и не отражает реальность. Он зондировал тем самым вероятность сближения Запада с Советами. Сталин возражал, спокойно излагая собственную точку зрения. Его аргументация выглядела убедительнее.