Сергей Шкенев - «Попаданец» на престоле

С батальонами этими, кстати, не все гладко вышло. Создавая самый первый, я предполагал, что они станут чем-то вроде военной передвижной тюрьмы, где осужденные будут перековываться в нормальных людей и заодно исполнять некоторые опасные задачи. Но после ревельских событий и преобразования самого первого батальона в Красную гвардию начался дурдом. Да-да, обыкновеннейший дурдом. Кому, скажите, в здравом уме придет в голову проситься на почти верную смерть? Тем не менее меня буквально завалили рапортами и прошениями о переводе. Это не считая тех бумаг, что поступали военному министру графу Аракчееву.

Пришлось кое-что изменять, многое придумывать на ходу, а что-то вообще объявить подлежащим решению только после победы. И было обнародовано следующее:

A) Срок службы в штрафниках составляет десять лет для направляемых туда по суду и четыре года для прочих штрафных добровольцев.

Б) Семьи крепостных крестьян, добровольно поступивших в службу штрафную, получают вольные, а сами они по выходу срока жалуются званием вольного хлебопашца с наделом в сорок десятин в центральных или восемьдесят в сибирских губерниях, по выбору.

B) Помехи и препоны к поступлению в службу со стороны любого лица являются фактом вопиющей государственной измены и покушением на Императора и Отечество.

Г) Крестьяне крепостные и экономические, изъявившие желание оружно послужить Отечеству в войсках обычного строю, подлежат призыву на срок в двенадцать лет, по истечении которых пользуются вышеозначенными жалованными льготами.

Д) В боевых действиях выслугу офицерам сих батальонов считать втрое, но со строгим учетом, дабы впоследствии количество генералов не превысило разумные пределы.

— Догоняют, Ваше Императорское Величество!

— Кто и кого? — недоуменно оборачиваюсь к Аракчееву.

— Губернатор следом за нами последовал.

Перевожу взгляд за корму. Ага, точно, длинная шестивесельная лодка чуть не выпрыгивает из воды, настигая неторопливый караван. Вот настырный! Совсем как французский посланник, прожужжавший все уши криками и мольбами о помощи египетской армии Наполеона. Он и турецкого пашу с собой приводил, как доказательство того, что султан ни в коем случае не против прохода русского флота через проливы. И намекал, свинья, будто в противном случае Бонапарт может задуматься о союзе с англичанами. Ну-ну… вот прямо-таки сейчас и бросятся друг к другу в пламенные любовные объятия. С разбегу.

Но посланник, похоже, и сам не верил собственным завуалированным угрозам, потому что продолжал лебезить и прогибаться. Впрочем, это его дело. Пусть хоть наизнанку вывернется и в таком виде по Петербургу бегает, но, пока не увижу наличных и не услышу их благородный звон, ни один боевой корабль не выйдет из Севастополя в сторону Египта. Или, на худой конец, можно расплатиться расписками о погашении наших долгов голландским и итальянским банкирам. Они, помнится, уже Наполеоновы подданные? Как, еще не объявлял себя императором? Досадно, право слово, но исправимо — разве не стоит признание сего титула законным каких-то жалких пятидесяти миллионов?

Да, о чем это я? Вроде бы начал о губернаторе, а перешел плавно на политику…

— Алексей Андреевич! Распорядись послать всех визитеров и посетителей к чертям собачьим.

Аракчеев морщится украдкой, когда полагает, будто никто не видит. Очень его коробит моя манера упоминать нечистого, более приличествующая какому-нибудь раскольнику. Вот для них слово «черт» не является грубым и бранным и употребляется столь часто, что поневоле начинаешь подозревать и тех и других в близком родстве. Приходилось по долгу службы присутствовать на допросах старообрядческих начетчиков — после услышанного там ругань босяков в пивной на Миллионной кажется верхом благопристойности.

— Будет исполнено, Ваше Императорское Величество!

Граф ушел отдавать распоряжения, а я направил трубу на стены Печерского монастыря, высотой и количеством башен, немногим не дотягивающим до кремлевских. Эх и жирненький карасик… был! А мне только чешуя с косточками досталась. Нет, так нельзя — самодурство хорошо до определенных пределов, а в некоторых ситуациях лучше действовать убеждениями. Впрочем, при известной степени красноречия, с предъявлением одновременно кнута и пряника… Вот мамаша их и применила — обнищала стараниями многочисленных хахалей, да и наложила длань… то есть лапу волосатую, на земли и денежки монастырские. Называлось это словом столь неприличным, что до сих пор запомнить не могу — то ли секелизация, то ли еще как… В общем, только колокола у святых отцов и остались, да и то повезло не всем. Печерские — из удачливых, а свыше семисот обителей вообще закрыла, сучка похотливая…

Между мной и монастырем — безлесный остров. Если здесь и росли когда-то деревья, то давно уступили свое место капустным и огуречным огородам — почти основному источнику дохода местных жителей. Остальное лишь мелкие подработки. Ну да, если в иной местности заводик по производству полотна из гусиного пуха, два десятка кузниц, варенные предприятия, дающие в год двадцать четыре тысячи пудов паточного варенья из вишен, малины да гонобобеля, и могли являться основой благосостояния, то для Подновья это приятные дополнения. И еще сады, занимающие крутые склоны высокого, до двухсот саженей, берега.

— Павел, ты так долго под дождем. — Мария Федоровна подошла совсем неслышно и встала рядом. — Промокнешь.

— Ничего, — смеюсь в ответ. — Пусть поливает, может, еще чуток подрасту.

Императрица тоже смеется — до нее недавно дошли слухи о моих выдающихся… хм… особенностях организма, так что не упускает возможности лишний раз пошутить по этому поводу. И сама же мило краснеет от двусмысленностей. Но смущение не мешает ясности мыслей. В данный момент — излишней ясности.

— Почему мы не остановились в Нижнем Новгороде, Павел?

— Соскучилась по цивилизованности? Балы, натертый паркет, тысячи свечей в хрустальных люстрах, лакеи в белоснежных чулках… Этого хочешь?

— Твоими стараниями белые чулки можно увидеть разве что в глуши, куда не дошли веянья новой моды, — усмехается Мария Федоровна и кокетливо поправляет сарафан.

— Правильно, не хрен тратить деньги на щепетильное убожество, ввозимое со всех помоек развратной Европы. Или вологодское кружево хуже брабантского?

— Лучше, но его нет почти.

— Конечно, мало. Любое излишество должно быть редким и дорогим, иначе что оно за излишество? Вот лапти — товар первой необходимости, потому имеют низкую цену и есть везде в достатке.

— Предлагаешь обуть высший свет в лапти? Тебя не поймут.

— Вот уж на что наплевать, так это на мнение света. Не поймут… а если я их не пойму?