Сергей Шкенев - «Попаданец» на престоле

— А это он, Ваня, твоей сестрице пытается понравиться, — вмешался карауливший у окна капитан Тучков. — Ты бы видел его глаза во время перевязки!

— Все было не так, Александр Андреевич! — покраснел Толстой.

— Не так? — Лопухин в задумчивости почесал кончик носа. — Сегодня руку перевязывала, завтра… Знаешь что, друг Федор… об одном прошу — постарайся, чтобы в моем доме тебя не ранили в задницу.

— Как тебя — в моем?

— Да, но я же не пытался привлечь к осмотру юных девиц.

— Зато пожар устроил.

— Фи, Теодор, какой ты грубый! Кто виноват, что там две роты шотландцев на ночлег расположились? Тем более кое-кто вовсе не возражал против поджога.

— Матушке этот дом всегда казался слишком вульгарным. — Толстой отложил бритву и скептически осмотрел отражение в зеркале. — Ваня, ваше сиятельное семейство намерено уморить голодом защитников Отечества?

— Берегите фигуру, mon cher ami Теодор! — хмыкнул Лопухин. — Да не переживай, сейчас узнаю.

Он повесил винтовку на плечо, охнул от неловкого движения и вышел из залы, чуть припадая на правую ногу, раненную в самой что ни на есть верхней ее части. Война войной, но и про плотный ужин забывать не стоит — одной ратной славой сыт не будешь.

— Насчет вина распорядись! — крикнул вслед отец Николай.

— Мне казалось, вы коньяк предпочитаете, батюшка, — заметил Тучков.

— Вообще-то водку, но в ваших дворцах к какой только гадости не приучишься. Блудницы вавилонские, прости господи!

Бывший штрафной батальон, а ныне Красная гвардия, вот уже две недели как уподобился цыганскому табору и кочевал по Санкт-Петербургу. В правильные бои не вступали, предпочитая действовать из засад, стрелять в спину, уничтожать с дальнего расстояния неприятельских офицеров и артиллеристов. Нельзя сказать, что эта тактика сразу пришлась всем по душе — пагубное заблуждение о правилах благородной войны слишком глубоко пустило корни. Пришлось выкорчевывать подручными средствами.

Не понадобилось ничего придумывать и произносить пламенные речи — отец Николай просто привел красногвардейцев в церковь, в которой пытались укрыться от англичан смольнянские воспитанницы. И более никаких вопросов ни у кого не появлялось.

— Господа, прошу к столу! — Лопухин появился в сопровождении лакея, вооруженного сразу двумя старинными фузеями. — За обстановкой на улице присмотрят и без нас.

— Не извольте беспокоиться, в лучшем виде сделаю! — От энергичных кивков напудренный парик съехал добровольцу на нос. — А где тут нужно нажимать, чтобы стрельнуло?

Поужинать так и не успели. Едва только начали рассаживаться за столом, как из покинутой залы послышался оглушительный грохот выстрела. За ним, почти сразу же, второй. Капитан Тучков подхватил винтовку, небрежно брошенную было на диван у камина, и первым выскочил из столовой.

— Что происходит?

— Там! — лакей дрожащей рукой показал за окно.

— Вот, гады! — Отец Николай, отпихнувший незадачливого часового, выглянул и тут же убрал голову. — В соседнем доме кого-то из наших прижали. Как вчера…

Вчера не успели прийти на помощь вовремя — шведы успели перебить оборонявшихся в аптеке ополченцев, большинство из которых были ранены и практически безоружны. Но на этот раз защитники отстреливались, правда, редко и как-то неуверенно. Сейчас англичане заберутся в окна с противоположной стороны и…

— Выручим, братцы? Вперед!

— Вниз, — поправил отец Николай.

— Вниз, — согласился Тучков. — Но все равно — вперед!

Уже на улице красногвардеец Федор Толстой оглянулся — прелестнейшая Лизавета Михайловна, младшая сестра Ивана Лопухина, стояла у раскрытого окошка и махала вослед платочком. Именно ему, и никому другому! Благословляет на подвиг во имя… Во имя чего? Какая разница, главное, что благословляет. И этот подвиг можно совершить прямо под взглядом милых глаз.

— Уе… ура! — Федор заставил себя проглотить привычный, но донельзя неприличный воинственный клич и поднял к плечу винтовку.

Бабах! С пятидесяти шагов мудрено промахнуться даже при стрельбе стоя — один из англичан, ломавших двери вывороченным из мостовой фонарным столбом, получил пулю чуть пониже поясницы. Следующий патрон… осечка! Ах так?

А в оставленном красногвардейцами доме пожилая, лет тридцати пяти, дама пыталась оттащить дочь от окна:

— Лиза, немедленно отойди, это опасно! Там же стреляют!

— Мама, нынче в Петербурге везде стреляют! — сопротивлялась Лизавета Михайловна. — Ты только посмотри, какой он мужественный!

Дарья Алексеевна Лопухина не удержалась и бросила взгляд на кипевшую внизу рукопашную схватку. Бросила и не смогла уже оторвать, так и застыла, сжав подоконник побелевшими пальцами.

— Да, Лизонька, он такой… И не старый совсем, это борода прибавляет возраст.

— Мама! — Дочь отвлеклась от захватывающего зрелища и нахмурила брови: — Федору Ивановичу только двадцать лет минуло, и он вообще не носит бороду.

— Кто? Я не про… Ох! — Дарья Алексеевна вскрикнула, когда на отца Николая насели сразу трое, и выдохнула с облегчением, увидев, как сабля в умелых руках священника перечеркнула шею ближайшего из нападавших. — Какой мужчина!

— Феденька! — Лизавета Михайловна чуть не выпрыгнула со второго этажа при виде упавшего Толстого. Нет, поднялся и, орудуя винтовкой как дубиной, бросился вперед. — Феденька…

Лопухина-старшая первой взяла себя в руки и строго кашлянула:

— Лизонька, нельзя так открыто выражать чувства. Это просто неприлично, и твой покойный отец подобное бы не одобрил.

— Но, мама! Его ведь могут убить!

— И Николая Михайловича… э-э-э… в смысле… отца Николая… Доченька, на войне любого могут убить!

— Его не могут! — крикнула Лиза со слезами в голосе.

И в глубине души Дарья Алексеевна была согласна с ней. Господь не допустит гибели Федора Толстого и… и остальных, потому что это будет просто несправедливо и нечестно! Такая любовь должна быть вознаграждена! И вознаграждения достойна не только Лизонька, но и… Нет, грешные мысли стоит оставить на потом, сначала устроить бы судьбу дочери.

А Федор Иванович является в высшей степени достойной партией. Дело даже не в знатности и древности рода — в нынешние времена, как при Петре Алексеевиче, они не играют никакой роли. Тут другое! Толстой в Красной гвардии. И этим все сказано!

— Что сказано, матушка? — переспросила Лизавета Михайловна. — О чем ты говоришь?

— Я молчу.

— Очень громко молчишь.

Дарья Алексеевна, раздосадованная на то, что ненароком произнесла вслух потаенные мысли, не ответила. К чему слова, если и так все понятно? Дочку замуж, а самой… Так, а приданое? Деньгами как-то неблагородно, деревни с крепостными взяты в казну еще весной… Надо бы с графом Кулибиным посоветоваться — приближенный к императорской особе механик дурного не подскажет. А если… ну да, если войти в долю с Иваном Петровичем на каком-нибудь оружейном заводе? Вполне пристойный подарок молодоженам. Это вам не плебейские суконные мануфактуры, наподобие тех, в которые вложены средства у Вяземских. То-то Зинаида Петровна сразу перестанет нос задирать.