Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

— Да я про другое. Как они споить собираются, если их всего четверо?

Пока друзья шёпотом переговаривались по-немецки, краснолицый успел обидеться на воображаемое невнимание, и переспросил:

— Господа окажут мне честь?

Господа оказали, перебравшись за стол виновника торжества. Тут же по знаку Симмонса, так представился незнакомец, кабатчик принёс большой бочонок, а оставшиеся неназванными собутыльники с готовностью подставили кружки.

— Погоди, Сэмми, разве я не вина просил?

— Всё это так, Питер, но настоящую радость необходимо отпраздновать чем покрепче, а ту кислятину прилично пить лишь на похоронах архиепископа Кентерберийского.

— Он что, умер?

— Пока нет, но глядя на ваши трезвые физиономии, можно подумать, будто это уже случилось. Так выпейте за его здоровье!

Фёдор Толстой возразил:

— В первую очередь пьём за короля, храни его Господь! — и, дождавшись, когда кружки наполнятся, спросил у кабатчика. — А вы разве не желаете присоединиться? Или здоровье Его Величества вас совсем не интересует?

Выпили.

— Нет-нет-нет! — закричал Лопухин, когда англичане потянулись к закуске. — Теперь за величие доброй старой Англии! По полной и до дна! Сэмюель, друг мой, не отлынивайте!

Тосты следовали один за другим, и когда в бочонке показалось дно, и кабатчика отправили за полным, Симмонс заплетающимся языком пытался объяснить, что он, сержант морской пехоты, вовсе не намеревался вербовать насильно таких симпатичных людей как Джон и Фред, то есть Иоганн и Фридрих, а надеялся уговорить их сделать это добровольно:

— Пойми, Джонни, ты увидишь совершенно другой мир!

— Питер, ты меня уважаешь? — Лопухин долил в кружку с ромом тёмного пива и протянул её сержанту. — Какой флот, если мы с Фридрихом не можем отличить грот от стакселя, а бушприт от марса?

— Настоящего морского волка подобные мелочи не интересуют! — Симмонс стукнул кулаком по столу. — Джентльмены, вы же волки?

— Ещё какие! — поддакнул Толстой и завыл, запрокинув голову.

Кабатчик, притащивший новый бочонок взамен опустевшего, пьяно погрозил пальцем и сообщил:

— Хорошо что я запер дверь, Фредди, а то бы ты перепугал всех посетителей.

— Они такие трусы?

— А ты?

— А я храбрец! Не веришь?

— Верю. Но тогда почему не хочешь идти во флот?

— Кто сказал такую глупость? Питер, ты слышал? Сэмми утверждает, что мы с Иоганном испугались, и завтра никуда не идём.

— Он дурак!

— Согласен. И, кстати, куда мы всё-таки идём?

— На «Геркулес», куда же ещё? Только не мы, а вы.

— Ты разве тоже боишься?

— Что значит тоже? — обиделся сержант.

— Сэмми боится.

— Он дурак.

— А ты?

— Я умный, поэтому предпочитаю ловить наивных простаков на суше, а не нюхать матросскую вонь на грязных палубах. Представляешь, Фредди, — вербовщик икнул и покачнулся на лавке. — Нет, ты представляешь, Фредди, капитан Винсли до сих пор думает, будто сержант Симмонс что-то вроде брауни или сидов.

— Это как так?

— Тех тоже никто и никогда не видел, но все знают об их существовании. Выпьем за добрых соседей?

— Непременно! — Толстой отодвинул тарелку с закуской как можно дальше, заменив её полной кружкой. — Но если тебя не знают в лицо, то как мы попадём на корабль?

— Вас проводят.

— Они? — Фёдор показал на молчаливых спутников сержанта, спящих в живописных позах.

— Слабаки! — встрепенулся кабатчик, медленно цедивший свой ром. К несчастью, именно это движение нарушило шаткое равновесие, и он упал лицом в столешницу.

— И этот готов, — прокомментировал Иван Лопухин. — Ну так что, Питер, как нам попасть на «Геркулес»?

— Найдёте в порту шлюпку с фрегата, скажете — Симмонс прислал. Вот и всё.

— Так просто?

— Угу, — пробормотал сержант и лёг щекой на сложенные руки. — Не буду же я брать деньги за столь достойных джентльменов?

Убедившись в том, что собутыльники крепко спят и просыпаться не собираются, Иоганн Лупехвальд, он же боец батальона особого назначения «Красная Гвардия» Иван Лопухин, вопросительно посмотрел на командира.

— Ну?

— Не нукай, не запряг! — Фёдор вытряхнул из рукава длинный трёхгранный стилет. — Я пока с этих мундиры поснимаю, а ты оставь следы ограбления.

— А стоит ли?

— По закону «двенадцать дробь двенадцать», лица, покушавшиеся на жизнь и свободу подданных российской короны, подлежат смертной казни через повешение. Замена другим видом допускается в исключительных случаях. У нас как раз такой, не так ли?

— Бюрократ, — проворчал Лопухин. — Я вообще-то про ограбление спрашивал.

— Работай, Ваня! — нахмурился Толстой. — В нашем деле мелочей не бывает.

На друга прикрикнул, а у самого в груди холодок и побелевшие пальцы мелко-мелко подрагивают. Одно дело, сойтись с неприятелем грудью в грудь, или даже вышибить мозги метким выстрелом из засады, и совсем другое — резать спящих. Причём делать это аккуратно, чтобы кровь не запачкала одежду. Но подписанный государем Павлом Петровичем закон от двенадцатого декабря прошлого года чётко и ясно гласит — собаке собачья смерть!

Примерно через два часа через чёрный ход, открывающийся в залитый помоями крохотный дворик, харчевню «Колокольчик и полпинты» покинули два солдата морской пехоты. Собственно, один был сержантом, но никто в спешащей поглазеть на пожар толпе не обратил на это никакого внимания. Эка невидаль, обыкновенный сержант! На прошлой неделе в соседнем переулке нашли ограбленного и повешенного гвардейского лейтенанта, вот действительно зрелище!

— Да, друг мой Теодор, — младший по званию скептически поглядел на командира. — Неважный из тебя Питер Симмонс получился.

— Это почему же?

— Тот родом из Глостершира был, ты же разговариваешь как уроженец Шеффилда.

— Ну да… бонна, учившая меня английскому, оттуда и приехала. Но учти, Ваня, это всяко лучше московского аканья некоторых… не буду показывать пальцем. С сегодняшнего дня будешь валлийцем. Согласен?

Лопухин коротко кивнул и дальше шёл молча, с любопытством разглядывая лондонские улицы. Из окна дилижанса толком ничего не увидишь, а тут всё рядом, хоть руками щупай. Особого желания, правда, не возникало, даже когда навстречу попадались женщины. Или, честно сказать, именно из-за них. Конечно, кому-то и кобыла невеста, но Иван в свои двадцать лет был достаточно искушён, что бы определить по бледным вытянутым личикам — воздержание в Англии чрезвычайно полезно для молодого организма. И более того, готов удерживать мужа младшей сестры от опрометчивых поступков силой.

— Слушай, друг Теодор…

— Питер, — поправил Толстой.

— Ну да, Питер… Слушай, почему они такие страшные, будто их отцы согрешили с овцой? И не единожды.