Татьяна Апраксина - Башня вавилонская

Обстоятельно как с Богом отношения выяснял. Действительно — есть такое желание: пристрелить его к коровьей морде и дальше решать задачу в спокойной дружественной обстановке, без секундомера.

За десять секунд до фиаско Антонио так и сделает. Тут даже говорить ничего не нужно. Но хочется — сейчас.

А вместо этого что? Вместо этого мы препарируем третий корпус — и не снимаем блокиратор с 31 этажа, чтобы до Шварца не добрался Деметрио. Потому что если вход будет свободен, Одуванчик Шварца убьет. За эти сорок секунд… жизненного опыта. Деметрио застрял в кафе. Провожал эту… припадочную, зашел перекусить. Как нам всем повезло!

— ЭМИ на усилок или туда?

Шварц дергает головой.

— Пенобетон в корпусе?

— Заблокировал.

Да, действительно, что он, мальчик, что ли?

Стоп. Он не мальчик… но и проектировщики не дети. Резервную-то систему заблокировать нельзя. Ни физически, ни программой, она тревогу поднимет тут же — и режим самозащиты включит. От любого вмешательства. Ее и тестируют так, штатно, под сирену. Другое дело, что не успеть. Сначала взрыв. Потом время на активацию первой линии. Потом резерв поймет, что первая линия сдохла, и врубится сам. Потом еще сколько-то будет ждать ручного включения или отключения — мало ли что в этом здании доброкачественно сдетонировать могло… А там уже все. Зачем Шварцу ее трогать? Незачем.

Максим думал и писал одновременно. Иногда написанное опережало проговоренное.

Но это если взрыв по хронометру. По сигналу. А если мы как с компроматом… точь-в-точь как с компроматом… взорвем что-то сами. Первыми. Сейчас. То когда придет сигнал активации… вся система будет уже по уши в пенобетоне. А при выборе между техникой и людьми, даже самыми погаными людьми, господин декан, нам положено выбирать технику. По учебнику, господин декан.

Значит — решено.

«Взорвите там что-нибудь покрупнее».

Набрал — и не отправил.

Дурак.

Коза, волк и капуста. Стимулятор, то есть Шварц — даже Шварц его не перепрограммирует внутри себя, Монитор, какой он ни будь навороченный и перепаянный — но простенькое устройство, способное в лучшем случае вызвать реанимационную машину по координатам, ну да, после фокусов Шварца, еще и давать обратную связь на случай электромагнитной атаки. И усилитель.

И один молодой здоровый балбес, которому некоторые очевидные решения не приходят в голову в силу молодости и здоровья.

Так, бригаду на этаж… не помрет он, не помрет за это время.

— Левинсон, — сказал он. — А бросьте-ка господину Шварцу вашу бомбочку… за шиворот.

Две с половиной минуты до конца, а можно сесть, откинуться на спинку стула и требовать шампанского.

И где, спрашивается, аплодисменты. Где?

Левинсон — ему-то с его кондициями ничего объяснять не нужно, — с некоторым злорадством отзывается:

— Сейчас. Возьмем и разберем.

И вот он уже в кадре, как тот командор. И тоже ни слова благодарности — а ведь это ему, между прочим, целый арсенал учебных пособий сэкономили.

Университет на канале, я ж им отбой дал… Ну еще раз дам, пусть все полюбуются.

— О. Щербина. — белобрысая девица с косичками аж дрожит от злости. — Какая сволочь там у вас соболезнования моим родителям прислала, а?

На другом экране Левинсон говорит Шварцу:

— Ну что, пошли? — далеко идти не надо, тут и в коридоре можно, переговорные экранированы на совесть. Поднимает взгляд на девицу, улыбается ей навстречу, просто любящий папаша.

— О. Чудеса косяком, — отвечает Максим. — Святые угодники исцелили? А воскресших покойников ждать? Это биологическая угроза…

Только Шварц ничего не говорит, а вытянув шею, как гусак, таращится на конопатую малявку с косичками.

Ну да. Извольте видеть, Леночка Янда. Можно сказать, Аленушка. Совершенно целенькая, очень шустрая, вменяемая и напрочь неарестованная. А, значит, никого не убивавшая. И если это депрессия с полной потерей смысла жизни, то дайте мне такую. Я тоже хочу кое-кого убить. Я его, обманщика жестяного, еще утешал. И Франческо его утешал…

— Сама виновата. Убедительно сделали — теперь расхлебывай. Скажешь им, что тест. Тебя да Монтефельтро на работу берут.

Антонио не возражает. То ли потому что потерял дар речи, то ли потому что согласен. Кивает: согласен. Зато господин декан Шварц наконец произносит звук, напоминавший «ххххха», и боком ползет со стула. От переживаний. Ничего, бригада уже в пути.

— Гасите ему стимулятор, — напоминает Максим Левинсону. — Он даже в трупе работает. Хотя вы надежнее излучения… господин декан.

Тогда они все начинают говорить разом, скопом, но Максим уже не слушает. Задачку он решил — ту, что не мог решить Шварц. Правда, не мог — всерьез. Барьер старого сердечника: выстрела Шварц не боялся, а остановка стимулятора извне у него просто выпала за рамки возможных решений: одно дело плановая замена, другое вот так вот. Мастер-класс под руководством господина Железного Декана прошел. С alma mater расплатился окончательно. Много нового и интересного из жизни пауков в банке узнал. Домой хочу. Или хотя бы к Одуванчику в номер. Пока его… невеста в реанимации будет со Шварцем перестукиваться, хоть бы ее там подольше продержали, взятку им, что ли, предложить?..

— Да. — вздыхает Грин, — У них тут счастливый конец, а нам еще с прессой объясняться, между прочим.

— Я, — Максим снимает наушник, — как мне объяснили этим утром, вообще свидетель и весь тут ни при чем. Считайте меня дезертиром.

Мистер Грин, скорпион наш и иезуит, стоит и смотрит. Молча понимает немое «отстаньте от меня все». Может быть, даже и причину понимает: радоваться нечему. Это не победа. Это решенная задача, это преодоленное препятствие, разбитый вдребезги барьер, но не победа. Ничего, кроме полного опустошения и желания напиться, отоспаться и забыть город Лион как страшный сон.

Кто взял Лион? Не переживайте, это же дети — поиграют и отдадут.

«Дорогой Джон,

должна тебе сказать, что во время инспекции я все время вспоминала ту старую шутку о деталях маслобойки, из которых не получалось ничего, кроме осадной машины. Это я о нас и о Сообществе. В очередной раз намерения были добрыми, компоненты — достаточно доброкачественными для нашего изобилующего ошибками мира, а собрали, как всегда, требюше…

Часть проблемы заключалась в том, что Антонио да Монтефельтро — терциарий, живущий в миру, в силу личных особенностей не отличает мирского служения от монашеского и, кстати, служения от жизни. В последнем он, естественно, легко нашел общий язык с Мораном. Соответственно, да Монтефельтро охотно принес в светский университет методы, изначально призванные помочь тем, кто уже принял решение отделиться от мира — а Моран с энтузиазмом принялся внедрять их…