Сергей Арсеньев - Царевич

А вот в Питере с продовольствием не очень. Хреново там с продовольствием, если честно. Конечно, не как у нас в блокаду было, нет. До такого далеко ещё. Но карточки на хлеб, масло, мясо и сахар уже ввели. И это ещё пост сейчас! То есть меньше мяса нужно. Цены же на хлеб, даже по карточкам, в Питере втрое выше московских.

Ну и, конечно, фронт. Война. Война продолжается, несмотря на раскол страны в тылу. Штюрмер говорил мне, что уже устал отбиваться от англичан и французов. Они постоянно требуют от нас хоть какой-то активности. Причём требуют не только у нас, но и в Питере. Они, блин, разделились. В Петрограде же конференция Антанты проходила, с которой Николай резко в Москву дёрнул, меня за уши таскать. И часть участников делегации притащилась в Москву после того, как у нас тут новая столица образовалась. А часть осталась в Питере. Хитрые, блин. На всякий случай оба правительства окучивают. Потому что ещё непонятно, чьи приказы станут выполнять на фронте.

В принципе, я англичан понимаю. Авиаразведка доносит, что немцы снимают части с восточного фронта и отправляют куда-то на запад. В общем-то, союзники нас неслабо выручили в этот раз. У нас же тут явно какая-то крупная бяка планировалась немцами против нашего северо-западного фронта. Там наша разведка засекла подход к немцам подкрепления. И весьма значительного подкрепления. Пересчитать это подкрепление даже с точностью до дивизии не смогли, но было понятно, что это наверняка неспроста.

А теперь немцы обратно поехали. На запад. Покатались на поезде, что называется. Но, видимо, у них на западе совсем всё худо. Сейчас кайзеру уже не до наступления на восточном фронте. Нужно спасаться от катастрофы на западном. Да и тон английских газет прямо-таки восторженный. Позавчера написали, что линия Гинденбурга прорвана в двух местах.

Странно. А в моём мире такого точно не было. Лёшка нашёл, что хоть наступление Антанты на западном фронте и было, но оно было совсем не таким, как здесь. Во-первых, началось оно там на две недели раньше, чем тут. Во-вторых, американцы в нём не участвовали, хоть войну Германии уже и объявили. А здесь несколько американских полков уже в Европе. Ну и, в-третьих, самое главное, там это наступление фактически провалилось. Как говорится, "встреча закончилась вничью". Здесь же прорвана линия Гинденбурга. А это почти катастрофа. Ничего удивительного, что кайзер снимает части с восточного фронта.

Англичане да французы нудят: давайте наступайте мол. Хоть как-нибудь. Чтобы не давать снимать с фронта войска. Но мы тут в Москве как-то особого энтузиазма в этом вопросе не проявляем. Какие-то вот мутные вести из Могилёва приходят. Что-то темнят генералы. Дзержинский в своей самой первой телеграмме из Ставки сообщал, что там трётся дофига делегатов от Временного правительства. И имеются у меня подозрения, что если в Могилёве как-то с Петроградом смогут договориться, то нам в Москве станет совсем неуютно. Дзержинский придёт, подробнее расспрошу, что там, в Могилёве, и как.

Кстати, а где Дзержинский? Он же обещал с утра приехать ко мне. Я, правда, не знаю, когда он вчера вернулся. Может, ночью. Может, спит ещё. И где же, наконец, товарищ Ленин?! Где?! Он его привёз или нет? По телеграфу Феликс Эдмундович как-то очень уж туманно сообщал о нём. Я так и не понял, встретил он Ленина или нет.

Звонок. Кто? Да, конечно, пусть проходит. Он один? Спасибо. Лёгок на помине. Нарисовался. К сожалению, один приехал. Значит, товарища Ленина я пока не увижу. Всё-таки, он в Москве или нет? Ленин! Подумать только, скоро я увижу настоящего Ленина и даже буду говорить с ним! С самим Лениным!!

А: Да успокойся ты, ненормальный. Сейчас описаешься от восторга.

Молчи, царская морда! Это же ЛЕНИН!!

— Феликс Эдмундович, дорогой, ну наконец-то! Я прямо извёлся от нетерпения. Здравствуйте.

— Здравствуй, Алёша. Ждал меня?

— Конечно! У Вас усталый вид, Феликс Эдмундович. Вы когда встали сегодня?

— Ещё и не ложился.

— Вот как? Не бережёте Вы себя, Феликс Эдмундович. Так что с Вашей поездкой? Вы встретили вагон?

— Да. Немцы действительно пропустили его через свои позиции. А вот с нашей стороны чуть до стрельбы дело не дошло.

— Но обошлось?

— Обошлось. Честно говоря, бардак страшный. Кому войска подчиняются, сразу и не поймёшь. Вроде, мандаты с подписью Штюрмера не оспаривают. Но и бумажкам от Керенского с Родзянко также иногда подчиняются. Там, похоже, каждый сам решает, каким указам подчиняться, из Москвы или из Питера. Да и на железной дороге всё точно так же. Бардак! Хотя это и к лучшему было?

— Отчего же?

— Да тот вагон, что немцы пропустили, мои ребята фактически угнали. Удачно получилось. Был вагон — оп и нету. А так как с нашей стороны фронта этого вагона никто не ждал, то он вроде как лишний, ничейный. Его и искать-то не станут, не ждёт его никто. И ехали всё больше ночами, потому и долго так добирались. Зато уж точно никто не узнает, куда вагон делся. А теперь и найти его почти невозможно.

— ?

— Сгорел он, вагон этот. Ребята в тупик его оттащили на каком-то глухом полустанке, да там и сожгли. Всё! Нет больше вагона!

— А пассажиры?

— Их в закрытых автомобилях в Москву привезли. Ночью. И сразу ко мне, на Лубянку.

— Для чего такие сложности, Феликс Эдмундович? Приехали бы днём, на вокзал. Амнистия же была по политическим статьям.

— Не нужно на вокзал, Алёша. Там среди пассажиров много известных и авторитетных в партии товарищей. Теперь же где они — никто не знает. С немецкой стороны вагон уехал, а куда потом у нас делся — поди докопайся ещё. Россия — она больша-а-ая. Порядок на дорогах ужасный. Мало ли, что там по дороге произойти могло.

— А где они сейчас?

— Так, всё там же, у меня на Лубянке, в подвале. На всякий случай, никуда вывозить не стали. Ну, а уж там-то не найдёт никто.

— Хм. А могу я увидеть одного человека?

— Которого?

— Ульянов Владимир Ильич. Он же — Ленин. Знаете такого? Он же должен был приехать.

— Знаю, как не знать. А вот называть меня проституткой — это нехорошо. Зря товарищ Ленин так написал, зря.

— Так могу я его увидеть?

— Хм… увидеть. Это будет несколько затруднительно. И потом, тебе разве недостаточно моего слова? Он действительно приехал. Я его знаю в лицо, так что ошибки не было. Точно, он.

— Простите, а отчего же мне нельзя с ним увидеться?

— Как тебе сказать. Бетон уже часа два, как закончили класть. Я сам клал, с двумя помощниками. Умаялись втроём-то. Зато уверенность есть, что кроме нас троих никто место не знает. А эти двое — надёжные товарищи. Конечно, бетон можно и снять. Только зачем?

— Извините, Феликс Эдмундович. Я на минуточку потерял нить разговора. Какой бетон? При чём тут бетон? И куда вы его клали?