Андрей Посняков - Черные плащи

— Что-то не так? — спросил Нгоно, заметив некоторую растерянность приятеля.

— Все не так, — покачал головой Александр. — Абсолютно невинная фраза… и такая реакция. Словно кто-то всех здесь запугал, и довольно сильно. Ладно, походим посмотрим. Николай! Ну как тебе здешняя толпа?

— Цыгане сплошь. Одно слово — туземцы. Думаю, тут осторожнее надо быть, как бы наши денежки не вытащили, вижу, тут народец такой — запросто!

Толпа, лениво расползавшаяся вдоль исходящих от небольшой круглой площади улиц, вдруг пришла в какое-то непонятное движение, словно в дотоле спокойной стоячей водице возникло ни с того ни с сего какое-то течение, то ли камень огибающее, то ли топляк.

Причину, впрочем, друзья увидели сразу — дюжину воинов в черных плащах и надвинутых на самые глаза шлемах.

— Всем стоять! — Один, похоже, главный, гарцевал на вороном коне, этакий опереточный опричник. — Приготовили грамоты… у кого нет — по велению нашего светлейшего правителя Гуннериха, да продлит Господь его дни, на первый раз уплатит вергельд в три солида…

— А у кого солидов нету?

— Девять ударов палкой по пяткам. По три за каждый солид — это справедливо. Тем более вас всех предупреждали указом. Читали на площадях!

— Эй, господин, а мы не местные!

— Не местные должны записаться на таможне и тоже получить грамоту на право пребывания в городе!

— Ну ничего себе! — удивленно присвистнул молодой человек. — Понял, что здесь говорят, Нгоно?

— Вполне. Прав был профессор — полицейское государство, тотальный контроль.

— Ну, не такой уж тотальный… Взгляни-ка на тех парней!

Саша кивнул на компанию молодежи, юношей лет по пятнадцати — двадцати на вид, явно не склонных ни платить, ни подставлять пятки. Они-то сейчас и обеспечивали в толпе броуновское движение, а проще говоря — панику.

— Эй, люди… а у рынка, говорят, пожар! — громко закричал высокий вихрастый парень.

— Пожар, пожар! — тут же подхватил Александр. — Все горит, я сам видел! Да что вы, не видите пламени, что ль?

И в самом деле, оранжево-алый закат, отражаясь в стеклянном кружеве окон ближайшей базилики, явно напоминал сполохи пламени.

— Видите? А вон, вон и дым! — Вихрастый явно обрадовался поддержке. — Пожар! Пожар! Бежим, люди, бежим!

Крик подхватили все: пожар — это было, пожалуй, самое страшное, что могло произойти в средневековом городе, в тесноте которого несчастье одного задело бы всех, а не только ближайших соседей.

— Пожар! Пожар!

Эти слова, вмиг превратившиеся в общий лозунг, сразу же всколыхнули толпу, как налетевший ветер поднимает спокойные до того волны, после чего начинается шторм. Так случилось и сейчас: даже законопослушные граждане принялись оглядываться, заметались, да и воины в черных плащах уже не чувствовали себя так уверенно, тоже озирались, в любой момент ожидая увидеть длинные огненные языки, взметнувшиеся высоко к синему вечернему небу.

— Горим, горим! — Саша подлил масла в огонь. — Бегите!

И толпа рванула! Побежала, едва не сбив всадника — тому все же хватило ума поднять коня на дыбы, развернуться, ускакать. А вот воинов смели, увлекли за собой, закружили в неудержимом круговороте. И они, эти воины, вмиг стали частью толпы, обратившейся вдруг в живое существо — агрессивного, тупого и злобного монстра, глухого к голосу логики и разума.

«Пожар!» — это слово стало кнутом для толпы, ее боевым кличем, знаменем и знаком быстро надвигающейся страшной беды, от которой нужно спасаться любой ценою. Людская масса колыхалась по всей площади, словно кисель в чашке: вот кто-то закричал, кто-то упал, по нему прошлись остальные… Злобное чудовище толпы было беспощадно к отдельным своим членам. Да и не члены это были, а так, строительный материал, клетки…

— Бежим к церкви Святой Маргариты! — прокричал кто-то. — Там пруд, акведук… там есть вода.

— Да-да, скорей к церкви Маргариты! Туда!

Возбужденные до крайности люди враз смели закрывавшие улицы рогатки вместе со стражниками, выплеснулись в город, захлестывая, словно весенним паводком, все — улицы, площади, рынки…

Кто-то под шумок стал врываться в дома.

— Быстрее, быстрее, — оглянувшись, торопил товарищей Саша. — Не дайте себя нагнать — сомнут, затопчут насмерть.

— Но куда мы бежим?

— К церкви Святой Маргариты. Полагаю, иного пути у нас сейчас просто нет. Быстрее друзья, быстрее!

У церкви — красивой позднеримской базилики с ярко-голубым куполом и сверкающим в кровавых лучах солнца крестом — беглецам удалось-таки наконец спастись от настигающей толпы, укрыться на небольшой улочке-лесенке, узенькой и ведущей куда-то вверх, будто к самому небу.

— Как на Монмартре, — отдышавшись, усмехнулся Нгоно. — Только там все-таки шире. Что будем делать, Саша?

— Надо бы хоть с кем-то поговорить, — поглядывая на орущих внизу людей, задумчиво пробормотал Александр. — Признаться, меня давно разбирает нездоровое любопытство насчет всей той хрени, что здесь творится. Какие-то чертовы грамоты — паспорта, что ли? Что-то рановато для них. В пятом-то веке!

— Вот и я говорю — рановато, — согласился инспектор. — Кстати, мы тут не одни. Клянусь Святой Троицей, вон на том дереве кто-то прячется.

Он кивнул на раскидистый платан, лениво шевелящий листьями шагах в пяти, на углу квартала.

Александр вскинул голову:

— Вряд ли он за нами следит. Самая дурацкая идея — прятаться в городе на дереве. Впрочем, мы все равно пройдем мимо, нет?

— Пошли, — с улыбкой пожал плечами Нгоно. — Нам ведь абсолютно все равно, куда идти. Лишь бы поскорее найти хоть какой-то ночлег — темнеет.

— Эх, были бы в Париже — заночевали бы под мостом Александра Третьего, как клошары, — пошутил Саша.

— У площади Италии тоже неплохие места есть, — вскользь заметил инспектор, вызвав у напарника приступ смеха.

— У площади Италии? А ты откуда знаешь?

Нгоно ничего не ответил, а, остановившись под кроной платана, вскинул голову и, четко выговаривая слова, промолвил:

— Никак не пойму, кто там прячется? Человек или обезьяна?

— Сам ты обезьяна! — обиженно отозвались с ветки. — Я тут, между прочим, ночую.

— И часто? — удивленно спросил Александр. — Что, никакого постоялого двора поблизости нет?

— Есть один подходящий, но ведь там надо платить за постой, а монеты, увы, не всегда бывают.

— Может, покажешь нам этот постоялый двор? Глядишь, и тебе бы что-нибудь перепало.

— Две дюжины денариев, — тут же заявили с дерева. Потом чуть помолчали и покладисто добавили: — Ладно, черт с вами, дюжина.

— Согласен! — Саша позвенел монетами, и с дерева тут же спрыгнул юноша лет пятнадцати — в рваной короткой тунике, босой, с нечесаной копной каштанового цвета волос и хитроватым взглядом.