Михаил Логинов - Битва за страну: после Путина

Татьяна, как и все русские горожанки, ходить в церкви любила, но чуть-чуть побаивалась. Она не одобряла такие эксперименты, как появление в храме без головного прикрытия или в трехслойной косметике. По своему личному журналистскому опыту знала: дамочки, пишущие статьи о том, что женщине шляпа в церкви не нужна, очень даже соблюдают дресс-код в общении с начальством.

Все равно чуть-чуть боязно. Или боишься вступить на порог равнодушной, прохладной церкви, в которой если служба, то батюшка экономит время и свое и прихожан, сокращая богослужение, как только можно, а прихожане не знают друг друга. Или, что и чаще, и хуже, в храме сложилась своя семья, точнее, своя секта. Нового прихожанина встречают удивленным, настороженным, недобрым взглядом. Откуда он, зачем пришел сюда? Не займет ли чье-то облюбованное место во время службы? Почему вчерашняя косметика не смыта с губ до последней песчинки, почему платок так вызывающе бел? Почему так ставит свечку, так кладет поклоны? Иногда адресованный шепот, иногда — пересуды за спиной. И взгляды, настолько пронзительные, что слышны, как шепот.

К счастью, в Успенской церкви было не так. Контингент обычный для будничной утренней службы: два десятка бабушек, четверо дедушек, двое молодых мужчин, один с бородой, другой — нет, и оба в очках. Бабушки если и перешептывались, то лишь о внуках и о своем здоровье. На незнакомую прихожанку посмотрели с любопытством. Одна бабушка, вошедшая одновременно с Таней, с особенным — увидела две огромные, черные машины у входа. Но сообразив, что она не явилась глазеть, как турист, а собирается молиться, решили любопытство особенно не демонстрировать.

Охрана осмотрела храм быстро и деликатно. «Наверное, думают, нет ли тайного выхода, которым можно улизнуть», — подумала Таня. Один из охранников остался внутри. Начальнику Татьяна передала мобилу: выключать ее она права не имела, но и стоять службу с включенным телефоном не могла тоже.

Сам храм был маленьким, простеньким и очень уютным. Пусть немного икон, пусть скамейки для немощных явно принесены из чьего-нибудь дома — так даже лучше. Старушка за свечным прилавком была приветлива со всеми прихожанами, но и к Татьяне обратилась, как к старой знакомой.

План спасения Макса требовал присутствия на службе до конца. Татьяне стало неловко: хорошо ли использовать церковь как средство, пусть и для доброго дела? Надо постараться быть честной: поехала на богомолье — молись.

Таня подала записки, взяла свечи, принялась обходить иконы. Почти возле каждой из них были свободные свечные лунки. Поклон, поцелуй, и в полутьме загорался еще один огонек. Надолго застывала перед Богоматерью, вспоминала все молитвы, просила.

Половина бабушек группировалась в левой части храма, перед аналоем. «На исповедь, — поняла Татьяна, — надо и мне». Пристроилась к бабушкам, вспоминая все, в чем ей нужно покаяться. К аналою подошел священник, недолгая вступительная молитва, и вот уже бабушки пропускают дедушек и выталкивают вперед молодых людей. «Наша Церковь по большинству прихожан — женская, а по сути — главная антифеминистическая организация страны», — с внутренней улыбкой подумала Татьяна.

Больше не улыбалась. Старичков батюшка исповедовал быстро, молодые люди задержались чуть подольше, но скоро отошли и они. Настала очередь бабушек, было их не так много, как показалось вначале. К тому же, Татьяна заметила, что в процессе подталкивания мужчин оказалась в серединке и идти ей скоро.

Она торопливо вспоминала грехи, как человек, опаздывающий на поезд, собирает чемодан и понимает — как будет трудно без забытых вещей. Вспоминала гнев, лень, гордость, апатию, которая — уныние. И при этом больше всего боялась двух вещей. Батюшка поймет, кто она такая: кто-нибудь из алтарников рассказал про две машины с мигалками. И не столько ожидая богатого дара, сколько по модной привычке, примет исповедь без вопросов. Или, наоборот, будет строг, спросит, когда была в церкви последний раз, венчан ли брак, от которого ждет ребенка?

Кстати, этот грех — невенчанную, и даже добрачную беременность — она уже исповедовала в храме Христа Спасителя. Батюшка держался сурово, но она ощущала кредит прощения, выданный ей, как президентской жене. А как будет, если спросит сейчас?

Но батюшка — пожилой, сухонький, с небольшой бородкой, избрал среднюю линию. Не спрашивал, кто она, а про ее состояние лишь спросил, законен ли брак. Татьяна прошептала: «Да», батюшка кивнул, покрыл голову епитрахилью, указал поцеловать крест и Евангелие. Не торопил. Благословил причащаться, и Татьяна отошла, уступив место бабушке с листочком грехов в руках.

Стало легче: отошел страх, да и, вообще, радость, какая бывает после любого, наконец-то совершенного трудного дела. Но осталось что-то неприятное, что-то точившую душу. «Я же планирую обман.

Пусть „ложь во спасение“, но все равно. Господи, помилуй!»…

«Благослови, владыко», — раздался крепкий баритон дьякона. «Благословен Бог наш, всегда, ныне, присно и во веки веков», — ответил чуть надтреснутый голос батюшки. Татьяна перешла в облюбованный уголок храма и присоединилась к молитве.

Сообразила, что сейчас, в Великий пост, служится Литургия Преждеосвященных Даров — значит, служба будет дольше обычной. Но стояла легко, даже ни разу не захотелось присесть на скамейку. Бабушки метались на колени, она плавно кланялась. Хор пел слаженно, красиво и от души, лучше, чем в иных соборах.

Когда старушка из свечного прилавка обходила храм с подносом, Таня издали увидела: кладут металлические или замусоленные бумажные десятки, лишь с краю синел чей-то полтинник. Поругала себя за неготовность: не дать ничего было бы плохо, а кинуть сверху тысячу — еще хуже. К счастью, в кармане нашлась сотня, верно, от питерского приключения.

Причастилась. Отошла к своему месту, потом приблизилась для прощального благословения, Поняла, что не может выйти из храма, ничего не сделав с мучавшей ее лжинкой. Поэтому, когда батюшка протянул ей крест, тихо сказала:

— Пожалуйста, благословите меня помогать людям, спасать их.

Последние слова проговорила быстро, не желая, чтобы батюшка их расслышал. Но он расслышал и спросил:

— От чего спасать, дочь?

— От разных трудных проблем, — так же торопливо сказала Татьяна.

— Надеюсь, вы не целительница? — спросил батюшка, насупив брови. Выглядел не как сердитый священник, а как пожилой учитель, столкнувшийся с попыткой обмана.

— Что вы, батюшка? Я бы это исповедовала, — искренне сказала Татьяна. — Помогать людям, которые даже не могут выйти из своей квартиры.

Батюшка уточнять не стал и благословил.

Столбов приземлялся в Челябинске, когда ему сказали, что с ним хочет неотложно поговорить президент Соединенных Штатов. «Ему же скоро баиньки, — подумал Столбов. — Эк, потянуло поговорить. ЦРУ даром хлеб не ест, доложили быстро, оперативно и правильно».