Алексей Волков - По обе стороны фронтира

Победитель Наполеона любил путешествовать, словно какой-то зуд не давал всемогущему властителю долго находиться на одном месте. То по российским владениям, то по самым разным европейским странам. Сейчас он тоже куда-то укатил, поговаривали – куда-то на юг, а на сколько и по каким местам, толком не знал никто.

Большинство офицеров о вояжах Императора не задумывалось. Жизнь в лагерях шла положенным чередом. Балы и прочие увеселения были отложены до осени. Зато вечерами, после обязательных учений, вовсю шли обычные офицерские посиделки. С вином, картами, с приглашением гостей из прочих гвардейских полков – все как положено в подобных случаях.

Отцы-командиры взирали на вечернее времяпровождение сквозь пальцы. Сами были молодыми, сами точно так же проводили вечера за вином и картами. Главное – чтобы служба неслась, нареканий не было. Вот ежели поутру кто форму перепутает, равнение нарушит, абы еще что в том же духе – гром и молнии обеспечены.

На то и отец, чтобы карать исключительно за дело.

Соответственно, разговоры за столами вращались вокруг обычных тем. Старшинство, производство, всякие служебные хитрости, смешные случаи, дамы, наконец…

Но – не всегда. Каждому времени – свое. Едва не с памятного для старших в службе возвращения из Парижа в полках и в обществе молодых вошли в моду разговоры о политике. Многие даже стали изучать экономические теории Адама Смита – вещь совсем неведомая ранее. И не просто изучать, спорить, пытаться приложить иноземные построения к российской действительности. Кое-кто по молодому задору, тайным расчетам или просто глупости стал подумывать и о большем.

Все вполне в гвардейской традиции. Едва не век менять императоров и императриц по малейшему поводу и без повода – тут поневоле на подсознательном уровне возомнишь о себе невесть что. Особенно в компании да за батареей бутылок. Приятно чувствовать себя вершителем мировых судеб. Да и высшей справедливости по молодости тоже хотелось. Все казалось легко, доступно, даже не думалось о последствиях для самих себя…

Меняя мир, так не хочется менять свое место в мире – если оно достаточно высоко.

– Пойми, Алонсо, – Анненков уже изрядно выпил и теперь пытался втолковать корнету усвоенные не столь давно истины. – У тебя на родине рабство отменено, но ведь у нас имеется! И разве не долг каждого порядочного человека всецело искоренять его?

Поручик был человеком весьма богатым. Одних имений в разных губерниях у него имелось столько, большинству помещиков и не снилось. Но, при смелых разговорах, Анненков, подобно всем единомышленникам, и не думал освобождать своих крепостных сам. Даже несмотря на соответствующие указы Императора, позволяющие проделывать это на законных основаниях и без особых проблем.

– Конечно, долг, – согласился Канстантбадо с очевидным. – Представляешь, Иван, у нас северные соседи тоже пытались восстановить рабство. Стали самовольно селиться у нас с рабами, как принято в их республике. Понадобилось личное распоряжение Наместника, чтобы выселить рабовладельцев прочь. Так они еще что-то кричали о правах и свободах. На чужой территории. Едва не пришлось применить силу.

– Представляю. Гнать таких надо! – не вполне логично отреагировал Анненков. Все-таки он тоже относился к разряду душевладельцев. Пусть крепостное право и рабство – вещи несколько разные.

– Мы прогнали, – белозубо улыбнулся корнет.

Сам он был тогда ребенком и никого прогонять не мог, но обычное дело – отождествлять себя с государством в добрых делах.

– Я же говорю – настала пора менять власть, – Анненков понизил голос до шепота. – Доколе нами будет властвовать один человек? Только республика является совершенной формой. Люди сами должны выбирать правителя.

– Знаешь, по соседству с нами республика, – напомнил Кастантбадо. – Да и асиенду нашу хотели разорить республиканцы. По виду и сути своей – форменные разбойники. Это вы давно забыли, что это такое. А нам долго напоминали.

– Но свобода…

– А присяга? – напомнил корнет. – Мы же присягали на верность, Иван. Измена слову – это бесчестие. С какими намерениями мы бы ни изменяли.

– О чем речь, господа? – полог палатки приоткрылся, и внутрь шагнул полковник Апраксин. На правах командира он порою заглядывал к подчиненным. Как отец заглядывает к детям. И даже жест рукой сделал, мол, сидите, не вставайте.

Анненков чуть напрягся. Все-таки речи назвать приличными офицерам было трудно.

– О всякой ерунде, господин полковник, – отозвался корнет. – И не о ерунде тоже. О моей родине, к примеру.

– О родине? Это интересно. Я бы послушал, – улыбнулся Апраксин.

Хотя, разумеется, был давно наслышан о далекой Мексике и прилегающих к ней странах и территориях. Насколько запомнил все Алонсо. Все-таки семь лет вдали – не шутка. Тем более – в таком возрасте.

Сан-Антонио

– Проходи, Андрей. Присаживайся. С чем пожаловал?

На службе Муравьев держался с племянником ровно, ничем не выдавая родства. Да и как иначе? Полк – единая семья, и иного родства, кроме полковых уз, не терпит. Все офицеры равны между собой, и какие тут могут быть поблажки? Особенно в отношении тех, кто в полку – без году неделя и еще толком ничего не ведает. Еще гонять и гонять, чтобы толк был. Иного пути не дано.

Но дома – дело другое. Племянник молод, надо учить его, наставлять, помогать, если возникнет нужда.

Молодой подпоручик скользнул взглядом по заваленному бумагами столу, присел на стоящий чуть в отдалении стул. В чужие бумаги заглядывать нехорошо. А уж служебные они или личные – дело десятое.

Впрочем, главное Андрей уже заметил. Всевозможные исписанные листки чередовались с географическими картами. Имелась даже пара книг, явно не романов, до которых старший Муравьев и не был охотником. Очевидно, труды каких-либо ученых мужей по нравам и обычаям индейцев. А может, и что другое. Не станешь же разглядывать!

Помимо всего прочего Андрею просто приятно было бывать среди родного и дружного семейства. В доме полковника было настолько уютно, словно не в гости заглянул, а находишься у себя. Хотя сейчас молодому Муравьеву хотелось отнюдь не уюта…

– Дядюшка, я слышал, будто вы должны возглавить экспедицию к индейцам…

На лице полковника не отразилось никаких чувств. Зато в душе возникла невольная досада. Вроде бы конфиденциальное поручение, и вот уже оно известно всем.

Впрочем, ради справедливости мысленно поправил себя Муравьев, в данном случае разгадка может лежать на поверхности. Полковой адъютант как раз сейчас обязан оформлять приказ о передаче командования с указанием, что командир полка отправляется в командировку. И уж кому, как господам офицерам, не знать цели вояжа своего полковника.