Петр Заспа - Wunderland обетованная

— Идём! За мной обед! Я же помню, как ты меня грел под снегом.

Но затем у него появились сомнения. Где полярная база? Он может попросту пройти рядом с ней и не заметить. Если она на берегу, то ещё есть шанс рассмотреть крышу дома или антенны. А если станция в глубине острова? Да и сколько до неё идти?

Может, она за следующей сопкой, а, может быть, до неё не меньше недели хорошей ходьбы.

«Тогда мне до неё не дойти», — с тоской подумал Максим.

Громовым рокотом о себе напомнил голодный желудок. Стараясь не думать о пище, Максим переключился на мысли об оставшихся у немцев Артёме и Долгове. Как они там? Доктор говорил, что Шеффер собирался вкатить старпому свою экспериментальную гадость. А сам Артём? Что с ним после неудавшегося побега? Вспомнилось, как он бросился на эсэсовца, чтобы дать Максиму возможность бежать.

«Нет! — в душе нарастала решимость. — Я должен их спасти. Сколько бы ни было до этой станции, но дойти до неё я просто обязан!»

— Пошли, Умка. Заберёмся во-он на ту сопку и наверху подумаем, что нам делать дальше. Наверху думается лучше. Вдруг мы увидим полярников?!

Максим болтал без умолку, чувствуя, что так ему легче не думать о голоде и представлять, что помощь где-то рядом. Надо только перейти за ту сопку, и снова будет тепло и сытно. Медвежонок слушал и, продолжая коситься на пустую руку, терпеливо шёл рядом. Максим начинал испытывать к нему некоторую душевную теплоту и привязанность. Оборачиваясь, он гладил его между ушей и приговаривал:

— Ничего, мы с тобой терпеливые. Мы обязательно дойдём.

От искрящегося на солнце снега начинали болеть глаза, и тогда Максим поворачивался к медвежонку и, не останавливаясь, продолжал идти спиной вперёд, глядя на черный нос Умки до тех пор, пока боль не отпускала и он опять мог видеть. А потом у него появилось опасение, что в конце концов, не дождавшись угощения, медвежонок разочаруется и уйдёт. Тогда Максим останется один. Теперь уже боясь одиночества, Максим принялся задабривать Умку обещаниями:

— Я тебя обязательно угощу! Давай на кого-нибудь поохотимся и тогда наедимся вдоволь.

Но вокруг простиралась белая безжизненная пустыня. А вернувшийся к жизни организм требовал восполнения растраченной в борьбе за самосохранение энергии. Резь в животе уже невозможно было заглушить ни разговорами с Умкой, ни мыслями о товарищах. Голод терзал и мучил до темноты в глазах. И терпеть его уже становилось пыткой.

Наконец они взобрались на сопку, и Максим с надеждой посмотрел на скрытый до этого горизонт. Но за холмом тянулась всё та же белая целина. Ни дымка на горизонте, ни чернеющей крыши, ни антенн, вообще никаких признаков жизни. Он горько вздохнул и оглянулся на пройденный ими путь. И вдруг увидел то, от чего даже голодный живот затих. На сверкающей линии слившегося с небом горизонта двигались две тёмные точки. Они уже подходили к обрыву в том месте, где он сам был совсем недавно. Страх придал Максиму новые силы. Это была погоня. Немцы безошибочно шли по его следам и вскоре обязательно должны были его догнать.

— Бежим!

Максим бросился вниз по склону. Медвежонок, приняв его бег за какую-то весёлую игру, катился рядом, то и дело пытаясь сбить с ног. Слева опять показалось море с чёрной линией прибоя. И тут Максима осенило, что на побережье нет снега, а значит, не будет и предательских следов.

— За мной, Умка! Догоняй!

Он бросился левее и тут же рухнул по колено в снег. Не проваливающийся на широких лапах счастливый медвежонок гарцевал рядом и пытался повалить его. Тогда Максим вцепился ему в мохнатую спину и, подталкивая, крикнул:

— Помогай! Тащи! Молодец!

Умка волок еле успевавшего переставлять ноги Максима и останавливался только тогда, когда тот без сил валился на снег и, не выпуская из пальцев мех, лежал, тяжело дыша, рядом. Медвежонок давал ему подняться и снова пускался в бешеный галоп, ещё не совсем понимая смысл игры, но она ему безумно нравилась.

Снег закончился, и теперь они шли по усыпанному гравием берегу, не оставляя следов, но Максим понимал, что это слабое утешение. Немцы легко разгадают его манёвр. Нужно было придумать что-то более хитрое. Например, уйти с побережья, но так, чтобы немцы этого не заметили.

Линия прибоя расширилась. Протянувшийся вдоль берега обрыв ушёл вглубь острова, освободив место обширному, усыпанному камнями полю. Идти стало тяжело. Ноги то и дело подламывались и застревали между круглыми валунами. Немцы пока в поле зрения не появлялись, и Максим немного успокоился. Умка плёлся рядом и выковыривал из песка выброшенные морем водоросли. Набив рот, он громко и аппетитно чавкал. Покосившись, Максим поднял отдающий йодом пучок и, пожевав, выплюнул. Вкус морской соли с горечью полыни. С этим, пожалуй, ещё можно подождать.

Так они шли ещё час. Берег уныло тянулся вдаль, то расширяясь, то сужаясь до узкой полоски, но всё так же слева сверкало море, а справа высился изрезанный бороздами обрыв. И нигде даже намёка на полярную станцию.

— Она обязательно должна быть на берегу, — рассуждал вслух Максим. — К полярникам приходят суда, а значит, должен быть выход к морю и какой-никакой причал. Может, будет лодка на берегу? О близости людей могут подсказать пустые консервные банки или лай собак.

Он всматривался до боли в глазах в уходящий вдаль горизонт, но там всё также искрилась серая гладь и тянулся пустынной нитью берег, а стена обрыва поднималась вверх и превращалась в гору. А над ней Максим увидел колышущуюся белыми и чёрными пятнами тучу.

— Умка, — прошептал он восхищённо, — так это же птичий базар! Мы с тобой можем добыть дичь. Только вот как её есть без огня?

Медвежонок, заинтересовавшись его эмоциональной речью, задрал голову и нехотя затрусил следом.

— Жаль, что сейчас сентябрь! Яиц уже нет! Ну ничего, мы птиц добудем! Только не высовывайся, а то ты их всех переполошишь, не подпустят.

На ходу Максим обдумывал план охоты. Оружия у него нет. Нет ни сети, ни верёвки для петли, имеется только страстное желание — есть!

«Однако этого достаточно», — решительно подумал он.

Приблизившись к горе, Максим увидел, что птиц не туча, а целые полчища, буквально затмевающие небо. Нагревшийся на солнце утёс приютил целую птичью колонию. Огромная масса разношерстных пернатых колыхалась по понятным только ей законам. Взмывала ввысь и, истошно крича, падала вниз к самой кромке воды. Крик стоял невообразимый. Испуганный Умка прижал уши и остановился, готовый в любой момент броситься бежать. Максиму пришлось кричать, чтобы приободрить его.

— Не бойся! Мы их обойдём с тыла!

Он запустил пальцы в шерсть на загривке и потащил будто за ошейник.

— Зайдём со стороны берега! — поделился с медвежонком своим планом Максим. — Заберёмся наверх, а там гнёзда можно руками брать. Кого-нибудь да поймаем!