Петр Заспа - Wunderland обетованная

«Бешеный галоп по сугробам у меня входит в привычку», — мрачно подумал Максим, чувствуя, как ноги с головой меняются местами, и его несёт в неведомом направлении.

Обессиленный, выдохшийся и разбитый, чтобы остановиться, он распластался лицом вниз и вжался в снег. Ветер, не в силах его оторвать, теперь лишь бессильно свистел над головой, постепенно превращая его в снежный холм. Внезапно рёв перешёл в стон, затем в слабое рыдание, и стало относительно тихо. Максим стряхнул снег и поднял голову. Буран выдохся и теперь тащил снежный заряд где-то вдалеке, оставив лишь затухающий хвост. Появилась хотя бы какая-то видимость и можно было видеть уползающую вглубь острова чёрную тучу. Но вместе с исчерпавшим силы ветром исчезли силы и у Максима. Он лежал и чувствовал, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Не может даже выбраться из-под навалившегося сверху снега. В неравной борьбе с бураном он отдал всё, до последней капли. Не было желания даже о чём-либо думать или пытаться опять убедить себя встать. Не мучил голод. Не могла теперь достучаться до сознания и согревающая прежде мысль: «Тепло, уют и сердечное радушие!» Хотелось только вот так лежать, лежать и лежать. Без движения, без сил и без дурацких мыслей о борьбе. Абсолютная нирвана и спокойствие!

Максим безучастно посмотрел на пробежавший перед глазами белый шар. Шар остановился и превратился в исступленно роющего снег песца. Увлёкшись охотой, зверёк щурился от всё ещё ощутимого ветра и, не замечая ничего вокруг, совал острую морду в вырытую нору. Затем опять рыл, швыряя по сторонам снег.

Максим заторможено и равнодушно смотрел на его старания, пока, наконец, до него не дошло осознание происходящего. В голове будто взорвалась бомба: «Песец! Еда!» Это была еда, и организм вновь включился в борьбу, а живот дёрнулся в судороге, напомнив о голоде.

«Он рядом! — сглотнул пересохшим ртом Максим. — Я с такого расстояния не промахнусь, и у меня будет еда!»

Автомат показался ужасно тяжёлым. Вытащив его из-под груди, Максим окоченевшими пальцами сжал рукоятку и поднял перед глазами ствол. Песец топтался к нему спиной и то и дело нырял в снег с головой. Он по-прежнему не видел опасности. Распухший и обмороженный палец не пролезал в скобу и никак не мог нащупать курок. Боясь дышать, чтобы не спугнуть свою жертву, Максим сдавил рукоятку автомата и, вздрогнув от оглушительной очереди, рухнул без сил.

«Он рядом! — едва не захлебнулся он от восторга. — Мне всего лишь нужно подползти и впиться в него зубами. С трёх метров я не мог промахнуться! Он ещё тёплый! Надо только ползти».

Тяжело подтянув окоченевшую ногу, Максим дёрнулся и, будто черепаха, потащил на спине собравшийся снежный панцирь. Цепочка мелких следов протянулась и оборвалась у вырытой ямы, но песца нигде не было. Максим оглянулся, но кругом был лишь белый снег.

— Я не мог промахнуться! — он взбешенно зарычал, чувствуя как в груди поднимается паника. — Он должен быть рядом! Он, наверное, раненый! И я его сейчас найду!

Но, приподнявшись на руках, увидел лишь следы длинных прыжков перепуганного, но невредимого животного.

И тогда Максим, застонав, уткнулся лицом в снег. Рухнула последняя надежда, а с ней и какое-либо желание бороться и жить. К чему цепляться за эту жизнь, если она к нему так беспощадна?

В вырытой песцом яме мелькнуло что-то тёмное. Стерев с лица липкий снег, Максим удивлённо заглянул внутрь. Серая шерсть мелькнула и тут же исчезла в прорытой на ходу норе. Спасшийся от зубов песца зверёк опрометчиво выглянул и этим подписал себе приговор. Шансов на спасение Максим ему не оставил. Запустив руку в снег, он почувствовал тёплое мохнатое трепыхающееся тельце и, схватив его, впился зубами, чувствуя как в рот брызнула липкая кровь. Но вместо ожидаемого прилива сил он ощутил полное бессилие. Сжимая в ладонях волосатый комок, он прижал его к губам и провалился в небытие.

Сколько он так пролежал, Максим не знал. Ветер уже стих, и теперь над головой, скрывая слепящее солнце, ползли низкие тучи. Одеревеневшее тело уже не болело, да он его и не чувствовал, и лишь веки ещё подёргивались, пытаясь разлепить смёрзшиеся ресницы.

Что-то было не так. Что-то нарушило его ведущий в вечность сон. И это что-то было до боли знакомое и совершенно лишнее в этом снежном безмолвии.

Максим, так и не сумев открыть глаза, прислушался. Где-то рядом совершенно отчётливо раздался собачий лай.

— Э-э-эу… — он попытался выдавить из груди крик, но получилось лишь невнятное и слабое мычание.

С невероятным усилием вывернув шею, в узкую щель слипшихся век он увидел удаляющуюся фигуру идущего на лыжах человека, а рядом с ним резвящегося пса. Лыжник, повернувшись к нему спиной, широко размахивал палками и исчезал на глазах.

— А-а-а… — Максим ещё раз попробовал издать звук, но застывшее горло не слушалось.

Тогда он нащупал автомат, и уже не в силах его из-под себя вытащить, нажал на курок. Торчавший рядом с лицом ствол зашёлся длинной очередью и обжёг пороховыми газами. Но Максим этого уже не чувствовал. Он сделал больше чем мог, и теперь небытие вновь приняло его в свои объятья.

«Идёт охота на волков, идёт охота!» Услышь эту, ещё не рождённую великим Высоцким фразу, Александр Иванович оценил бы ту точность, с которой она могла бы передать атмосферу, царившую на Северном флоте, потому что сказать, что для всех сил была сыграна боевая тревога — не сказать ничего.

Час назад на аэродроме Ваенга приземлился разведчик, ещё с воздуха доложивший о том, что всего в сотне километров севернее острова Кильдин экипажем была замечена лодка, очень напоминающая ту, описание которой теперь имелось в каждом полку. Сфотографировать лодку не удалось, так как при приближении самолёта она скрылась под водой. Но экипаж был абсолютно уверен, что ему посчастливилось обнаружить таинственную субмарину, и по флоту объявили тревогу. Ещё не успели остановиться винты Пе-3, как к нему подъехал ГАЗ флотского начальства и, забрав лётчика со штурманом, рванул к причалу, где их уже ожидал катер командующего, чтобы через залив перевезти в штаб флота, в Полярный.

Александр Иванович смотрел на исчирканную карандашом штурманскую карту и слушал доклад. По описаниям он и без фотоконтроля понимал, что экипаж видел именно искомую лодку, потому что столько о ней слышал, что уже казалось, будто видел ее своими глазами. Неожиданно в кабинет начальника разведки ворвался командующий Головко. Махнув рукой вскочившему Александру Ивановичу, он нетерпеливо спросил:

— Ну?

— Она.

Командующий флотом взволнованно вздохнул и, подойдя к столу, склонился над картой.

— Севернее этой точки дежурит «Урицкий».