Петр Заспа - Wunderland обетованная

Максим уткнулся лицом в ладони и тоскливо вздохнул.

— Больше всего мне сейчас хочется назвать тебя редкостным мудаком, но боюсь, что вы опять начнёте крутить мне руки. У немцев в плену два моих друга. Над ними проводят страшные опыты. Я с невообразимым трудом выбираюсь оттуда, брожу по тундре, бегаю от медведей, жру птиц и мышей, еле живой приползаю к вам, а вы мне устраиваете допрос с пристрастием и ещё обвиняете чёрт знает в чём. Где справедливость?

Матвей Иванович кашлянул в кулак и, заметив застывшую в дверях с подносом дочку, смущённо сказал:

— Ты пока поешь, а потом ещё поговорим. Ты это… в общем, извиниться никогда не поздно, гораздо страшнее ошибиться. Но всё равно, пока я не получу указаний с Большой земли, ты считаешься под арестом. Что ты нам сейчас рассказал, я, конечно, немедленно передам в управление Главсевморпути, а там пусть они решают, что дальше делать. Пусть хоть сам Папанин сюда летит, мне без разницы, как скажут, так и будет.

Матвей Иванович с Феликсом вышли. На отцовский табурет тут же опустилась Даша и протянула Максиму поднос. На алюминиевой тарелке красовалась сохранившая форму банки тушёнка, а рядом нарезанная половинка хлеба. Почуяв ударивший в нос запах мяса, Максим жадно протянул руки и схватил тарелку. Набив рот, он блаженно зажмурился.

— В жизни не ел ничего вкуснее, — промычал он, раздувая щёки.

Девушка улыбнулась:

— Мы тушёнку сами делаем.

На миг оторвавшись от тарелки, Максим посмотрел ей в лицо. Совсем ещё юная, румяная, с длинной, переброшенной через плечо на грудь косой. От его взгляда девушка залилась ещё большим румянцем.

— Тебя Дашей зовут?

— Ты же слышал.

— А я Максим.

— А это я слышала.

— Кхм!

Разговор не клеился, и Максим, не слишком расстроившись, вновь уткнулся в тарелку. Неожиданно накатила тошнота, и он, скривившись, откинулся на подушку.

— У тебя красивая коса!

— А ты видел некрасивые косы?

— Я вообще никаких не видел. У нас девушки предпочитают совсем другие причёски.

— А у вас — это где?

— Далеко. Сколько я у вас здесь разлеживаюсь?

— Почти сутки.

Максим огляделся: чёрные стены из обструганных брёвен, маленькое окно с подступившим до середины снегом, три деревянных двухъярусных кровати, на полу медвежья шкура, в углу выбеленная печь. Не дом, а избушка из сказки «Морозко»!

— А ты правда мышей ел? — смутившись из-за затянувшейся паузы, спросила Даша.

— Правда. Была какая-то без хвоста.

— А-а. Это лемминг.

В тарелке было ещё полно тушёнки, но от одного её вида вновь подкатила тошнота. Максим отвернулся, а Даша, заметив его мучения, потянула к себе поднос:

— Ты уже всё?

— Подожди. Может, отпустит. Ещё хочу, но не могу.

Ему не хотелось, чтобы она уходила, и он, подмигнув, застенчиво спросил:

— Даша, а ты не знаешь, где моя одежда?

Максим заглянул под придавленное тулупом одеяло и заметил, что лежит в одних трусах.

— Я её там, у большой печки, сушиться повесила. Она вся насквозь промёрзла. Ты, наверное, в лужу упал?

— Да, упал… ещё в какую!

— Когда тебя нашли, ты был уже весь белый. У тебя лицо и руки были обморожены. Так мы тебя медвежьим жиром растирали.

— И ты растирала? — чувствуя, что краснеет, спросил Максим.

— А как же! Я и жир на плите грела, и горячие компрессы делала.

— Можно я оденусь?

— Говорю же, что одежда ещё не просохла. Да и папа не разрешает, боится, что ты сбежишь.

— Да что вы все заладили об одном и том же! Куда я сбегу, если я сам вас искал? Этот, с козлиной бородой, вообще меня предателем считает!

— Феликс Богданович? — засмеялась Даша. — Он всегда такой подозрительный. Он с детства мечтал чекистом стать. Когда вырос, так даже имя сменил, чтоб как у Дзержинского. Но в чекисты его не взяли. У него что-то с анкетой оказалось не в порядке. А потом по комсомольской путёвке его отправили на курсы метеорологов. Кстати, это ему ты обязан своим спасением. Они вместе с Буцефалом тебя нашли.

— Это ещё кто такой?

— Наш пёс! Мой папа его сюда ещё щенком привёз.

Решив, что она уже вполне выдержала дистанцию, приличествующую благовоспитанной барышне, Даша теперь не могла остановиться. Вдоволь намолчавшись, она, будто прорванная плотина, получив в своё распоряжение новые уши, хлынула на Максима мощным словесным потоком. Всплеснув руками, она восторженно затараторила:

— Буцефал добрый, но очень глупый! Его несколько раз чуть медведь не съел. Он ему покажется и убегает. А Буцефал думает, что он его испугался и бросается в погоню. А медведь хитрый, за сугроб забежит и там его поджидает. Для них собака всё равно, что для нас конфета. В последний раз папа с ружьём еле подоспел.

Даша на секунду смолкла, чтобы перехватить воздуха, и у Максима получилось вставить несколько слов:

— А со мной в тундре медвежонок шёл.

— Тоже мне, удивил! — небрежно махнула рукой Даша. Она и не думала отдавать инициативу, а потому прибавила громкости и затараторила ещё быстрей: — У нас когда-то тоже жил медвежонок. Я его с бутылки кормила. Он с Буцефалом вместе возле печки спал. А как подрос, так чуть его не загрыз. Пришлось его в тундру выпустить. С ними иначе нельзя. Они вырастают и всё забывают. Могут напасть. Их здесь много. Сейчас ещё светло, и они осторожничают, а вот наступит полярная ночь, тогда жуть! Они прямо к дому подходят. Выйдешь, а вокруг всё их следами затоптано, а на углах дома клочками их шерсть висит — это они бока чешут. Когда мы пустые банки из-под тушёнки выбрасываем, медведи на запах отовсюду сходятся. Из мусорного бака только их задние лапы да куцые хвосты торчат. Мы даже пробовали банки зарывать, они всё равно находят. Уже и керосин вокруг разливаем, да не слишком помогает. А ты чего не ешь? Ты ешь, а я тебе рассказывать буду. Я про Арктику всё знаю! Я с папой всюду с детства. Он знаешь, какой у меня знаменитый полярник! Его даже сам Папанин знает. Они вместе на льдине дрейфовали! У него и орден есть. Ты ешь, ешь. Ой, а что тут прошлой зимой было! У нас прямо за стеной медведь спал! Тогда аж под крышу замело, а между стеной и снегом карман образовался. Медведь туда и забрался. А Феликс на крыльцо с ружьём вышел. Хотел самодельный порох опробовать и в воздух бабахнул. А мишка с перепугу заметался и через окно внутрь дома сиганул. Что тут было! Я громче всех кричала! Да тут все кричали. Но я чуть разрыв сердца не получила. А больше всех, наверное, перепугался медведь! Он из спальни в радиорубку, затем в подсобку! А когда из кухни на улицу через окно выскочил, то на шее у него три оконных рамы висело. Вот так-то! А ты говоришь — медвежонок!

— Весело тут у вас, — попытался вставить Максим.

— Да уж, не скучаем. А ты чего такой мрачный? Ты погоди, я тебе ещё расскажу, как меня в комсомол принимали!