Александр Архиповец - Вальс Бостон

Но вместо дождя в мой тихий мирок прилетел шквал, нет – буря! В цветущий сад ворвался ветер-убийца. Безжалостно гнул деревья, поднял, закружил метель яблоневого цвета. Сразу потемнело. Небеса вдруг разверзлись, раскололись, рассеченные яркой вспышкой молнии, с грохотом обрушились струями воды и града. Ветер, подхватив их, стал швырять в лицо.

Я невольно сделал шаг назад: вначале показалось, что ударился спиной о косяк двери. Резкая боль обожгла позвоночник, затылок. Мир перед глазами поплыл. Листки яблони, капли воды и крупицы льда жалили, словно осы.

Стиснув зубы, чтобы не закричать, захлопнул дверь, будто надеялся, что боль останется за ней… Быстрее… быстрее… – упасть на кровать… все-таки дошел…

Видения… Самые грязные и мерзкие, как ушат дерьма, вы-плеснулись в лицо. Смешались с болью и кровью из прокушенных губ, с криком и стоном.

Бесконечно,… бесконечно,… нестерпимо долго… И лишь затем, когда казалось – все! конец! – пришло спасительное забытье…

– Ну, милок, давай! Держись! – сквозь набатный звон пробивается голос привратника. – Надо же! Последующие нуклеа-ризации как правило протекают легче! А у лекаря наоборот. Держись, милок, держись! Ты должен только сам! Никто не поможет! Никто! Ну вот, молодец! Хе… яблони в цвету!

Туман чуть рассеялся. Вижу его встревоженное лицо. Все-таки переживал мерзавец, а старался казаться равнодушным. На душе потеплело. Хоть кому-то не безразличен! Стало легче. Попытался улыбнуться. Представляю, что получилось!

– Ну слава Богу! Христос терпел и нам велел, – беззубая старческая ухмылка на сей раз показалась мне доброй.

– Да что же это такое? – не то простонал, не то прохрипел я, сплевывая тягучую кровавую слюну. С неимоверным трудом поднял руку, вытер пересохшие бесчувственные губы.

– Нуклеаризация, милок, нуклеаризация! Чай должен разуметь. За все в жизни надобно платить. За все… Хе-хе-хе…

– За что за все?… Тьфу, твою мать…

– У тебя, костоправ, активизировалось новое ядро в ретикулярной формации, сформировались недостающие аксоны [11]и мозг их принял. Слышишь – принял, а не отверг!

"Чай", "милок", "разуметь" и "нуклеаризация", "ретикулярная формация", "аксоны". Бред какой-то!

– И что теперь?…

– Тепериче? Хе-хе… Тепериче ты еще большая нелюдь… И с каждым разом будешь становиться все больше и больше.

Я непонимающе смотрел в хитро прищуренный глаз, а привратник тем временем продолжал:

– Открываются новые ядра и проводящие нервные пути. Как правило, нечетные – физиология, четные – экстрасенсорика. Но на самом деле все намного сложней: они, словно ручейки, сливаются в единую реку. Существует закономерность: первым инициируется ядро гомеостаза и регенерации, вторым – языковое и адаптационное, третьим… ну да ладно, придет время – узнаешь.

– Все равно не дошло! Пить хочу!

– А еще лекарь! Стыдобушка. Разъяснять надобно, словно малому дитяти. Чай в университетах учился. Портки протирал.

"Опять он за свое! – раздраженно думал я, опустошая стакан за стаканом. – К чему вся эта клоунада? И без того тошно".

– …Да ладно, это я так, по-стариковски… По-простому, тепериче твой организм сам очистит сосуды, сердце, печень и почки, уберет все ненужное, излечит хвори. А случись какая рана – быстро зарастит. Вестимо, ежели голову не сымут или сердце не вынут! Но то уже твоя забота, соколик. Как правило, ваш брат отдает Богу душу во время первой нуклеаризации. А ты, милок, – во второй. Чудно… – ведь одно ядро уже активировано.

– Она-то, что дала, вторая? – спросил, подыгрывая при-вратнику.

– Быстро учиться, разуметь чужие языки и письмо станешь и еще кой-чего…

– Ну а третья?

– Э, милок, погодь, не спеши. Ты ее сначала, поди, переживи…

– А ждать-то, сколько?

– Первые три идут быстро, а там – у кого как, бывает, вообще не наступают. Поэтому в отстойничке держат до трех, а потом…

– Что потом?

– Суп с котом… Хе-хе… Тьфу на тебя! Вечно заболтаешь! Заморочишь голову старику… – проворчал, гад, и был таков…

Зато моя резервация весьма и весьма расширилась. Это я понял, когда после завтрака вышел в сад. С наслаждением потянулся, по-богатырски расправил плечи. Самочувствие – дай Бог каждому, аппетит зверский. Не верится даже, что вчера пережил кошмар нуклеаризации. Видать, насчет "гомеостаза" проходимец Горио не лгал. Осмотревшись, затаил дыхание: яблоневый цвет, устилая землю бело-розовым ковром, лежал под ногами. Деревья с зеленеющими листочками смотрелись сиротливо, словно невесты, сбросившие подвенечный наряд и убиравшие мусор после вчерашнего разгула гостей. В заборе увидел приоткрытую калитку, раньше ее там не было. От дуновения ветерка она поскрипывала поржавевшими петлями, будто приглашала прогуляться.

Сердце встревоженно екнуло: "Неужели свобода? Ну да, размечтался! Клетка стала чуть побольше. Что ж, и на том спасибо!"

Медленно, сдерживая нетерпение, прошел дорожкой между деревьями, беспрепятственно миновал ранее непреодолимую границу. Возле калитки остановился – кто знает, что там за ней.

А за ней – узенькая тропинка вьется змейкой по склону холма, спускается в низину, к скрытой в утренней дымке реке. Вдали, за лесом, виднеются хибарки. Хотя, может, все это мне только кажется.

Ступил на тропу. Еле удержался на ногах. После ливня глина размокла, скользила и чавкала под ногами, пыталась стянуть сандалии. Перебрался на травку. Здесь идти полегче, зато штаны сразу намокли до колен, липли к ногам.

Из-за белесой кромки туч робко выглянуло солнце, словно боялось повторения вчерашнего буйства стихии. Но, убедившись, что ему ничего не грозит, и лучезарно улыбнувшись, продолжило свой путь по небу.

Стараясь не шлепнуться, осторожно начал спускаться вниз. Слушал утренние трели соловья, вдыхал полной грудью сладкий майский воздух, любовался благосклонно кивавшими вслед фиолетовыми колокольчиками.

Вышел к обрывистому берегу реки. Быстрое течение крутит-вертит водовороты, несет в мутных потоках мелкий мусор и столь безжалостно сорванный вчерашней бурей вешний цвет. Другой пологий берег, желтеющий песчаной отмелью, будто устыдившись наготы, прикрылся призрачной вуалью тумана. Горстью серебряных монет сверкнула мелкая рыбешка, в страхе бегущая от голодного судака. Вот и он сам полосатой торпедой промчался вслед. "Хорош! Красавец! Кило два-три… – таких не лавливал уже лет двадцать. Сердце учащенно забилось. Вот бы сейчас мой спиннинг… да маленьким воблером вдоль по перекату. Ох не утерпел бы зубатый! Как пить дать – не утерпел!

Да в своем ли я уме?!! Каких двадцать лет?! Какой воблерочек? Ведь я не на Земле! Да и не человек вовсе! Если верить беззубому вечно хихикающему привратнику – нелюдь, дожидающийся третьей нуклеаризации. Только зачем? С какой целью меня мучают проклятые астальды. Умереть и то не смог по-людски!"