Игорь Курас - Программист и бабочка (сборник)

– Где? – удивился Риттер. – Неужели не видно? В междумирье. В проходной между вашим и нашими мирами, там, где мы только и сможем с тобой побеседовать, никого не стесняясь и сбросив маски повседневности, навязанные вам обществом, а нам – авторами. Не правда ли, здесь уютно?

Последнюю фразу маньяк произнес так тепло и искренне, что Олег невольно обвел взглядом обстановку и вынужден был молча не согласиться с заявлением похитителя. Он увидел лишь темно-серые, в потеках и паутине, стены, угрожающе нависший в полутьме потолок, ржавые, сочащиеся неприглядной жидкостью трубы, пыльный пол и одинокую железную дверь, какая может украсить лишь вход в преисподнюю или карцер самой строгорежимной тюрьмы.

Ну а посреди комнатушки, лицом к двери на стуле сидел он сам, безнадежно связанный по рукам и ногам.

– Что? Не нравится? – обиделся Риттер. – А я старался…

Его бесцеремонно прервал жуткий скрип двери. В едва наметившейся щели проема показалось смутно знакомое остроухое лицо.

– Карамба! – заорал на лицо Риттер, и оно тут же исчезло, испуганно захлопнув лязгнувшую дверь. – Чертовы эльфы, нигде от них спасу нет. Итак, о чем я, папаша?

Надежда, заглянувшая в душу Олега, испарилась вместе с эльфом. Но в нем самом что-то переклинило, вернув способность соображать. Страх остался, ушел ужас. Об эльфе Олег не думал – мало ли придурков. С него же довольно одного психа, с которым и надо разобраться.

– Погодите. Вы утверждаете, что вы и герой моей повести об оруженосце – одно лицо?

– Я не утверждаю это, Санта Мария! Это абсолютная правда, провалиться мне на этом самом месте!

Было бы неплохо, – проворчал про себя Олег и вновь перехватил инициативу.

– Но постойте, мой Кнаппе маленький мальчик, девяти, если не ошибаюсь, лет…

Безумец расхохотался. Вот тебе и разумные доводы.

– Ты! – вновь вытянул палец в сторону связанного Олега Риттер. – Ты заблуждаешься, недоумок, полагая течение времени равнобегущим в наших мирах. Пока ты облизывался на кусок бумаги и в уме распределял невеликий гонорарец, я трубил свой срок сначала в детской тюрьме, а затем и в колонии строгого режима. И каждый день меня избивали, унижали достоинство, мешали с дерьмом и ломали душу…

Безумец окончательно съехал с катушек и орал так, что стены тряслись. А брызги слюны грозили утопить Олега не хуже ушата с водой. Но дальше началось совсем страшное – каждую фразу маньяк подтверждал хлестким ударом по лицу несчастного пленника.

– Меня насиловали за то, что я белый, я убирал парашу не только в своей камере, но и на всем этаже, охранники, узнав о моем преступлении, не только не защищали, но и сами норовили ударить побольнее при каждом удобном случае. На меня мочились и опорожнялись, ломали пальцы, резали крайнюю плоть, ржали над моим криком и слезами, мне ломали кости и отбивали внутренности, мне…

И он зарыдал, продолжая хлестать Олега. Олег тоже заплакал от бессилия и обиды.

Наконец, оба они устали и успокоились. Допуская, что все рассказанное преступником о пережитом в тюрьмах правда, Химмельман понимал истоки его безумия, но ему от того ничуть не становилось легче.

– Но я, – просипел он. – Я-то тут при чем? Я не сажал Кнаппе в тюрьму, я не придумывал все эти зверства и вообще, я просто писатель! Я не сделал вам ничего плохого!

– Не кричи, мать твою, – совершенно спокойно, даже устало, ответил Риттер. – Я вижу, ты мне не веришь. А еще фантаст… Послушай, за что ты наградил мою маму онкологическим заболеванием?

– Чем-чем? – удивился Олег. – Ничем я ее не награждал. Она вообще в повести осталась, практически, за кадром.

– Не помнишь? А кто, желая подробней раскрыть тему ее смерти и влияния этого события на мою психику, писал о раке? «Умирала она медленно и мучительно…» А?

– Постойте! Этот кусок не вошел в повесть, я написал его и тут же удалил!

– Ага, бестрепетной рукой. Ну, вот и прикинь, откуда сие известно мне?

Олег опешил. И действительно, никому о предполагаемой болезни матери своего героя он не говорил, даже Цыпе. Да и сам давно забыл о неудачном экскурсе в прошлое Кнаппе. Откуда же?..

– А первый вариант конца? – усмехаясь, продолжал Риттер. – В котором не было ни детей-заложников, ни драм-матизму ?!

Последнее слово он произнес с нескрываемым отвращением, будто передразнивая.

«Предположим, если текст был украден с моего домашнего компьютера слишком рано, альтернативный конец мог попасть в чужие руки, но абзац о болезни мамы Кнаппе я даже не сохранял!.. Кто-то читал с экрана?»

Понимая несостоятельность оправданий перед батюшкой материализмом, Олег Химмельман постепенно начинал верить в самое невероятное, но столь упорно навязываемое ему объяснение происходящего.

«Спокойно, Олежек, спокойно».

– А разве в Пуэрто-Рико есть детские тюрьмы? В которые сажают выдуманных героев?

– Не финти, папаша. Есть тюрьмы, есть.

– Слушайте, Риттер, не зовите меня папашей, это еще не доказано!

Риттер только усмехнулся, присев на пятую точку перед Олегом и скрестив ноги перед собой.

– Между прочим, вы тут явно матерились по-испански. Я кроме слова «карамба» не понял ни шиша. Откуда, спрашивается, мой герой знает слова языка, которого не знаю я?

– Умгу, на «кнаппе» лингвистических познаний хватило, значит…

– Интернет подсказал, – огрызнулся Олег. – Не уходите от ответа.

– А что тут отвечать? Тюрьма не проходит бесследно, – Риттер улыбнулся так широко, что сверкнул сразу двумя золотыми жевательными зубами.

– Но при этом дурь о рыцарях и их правом деле, сумасшествие, которое довело Кнаппе до греха, она из вас не выбила?

– А ты сам виноват. Сделал меня окончательно сбрендившим пацаном, теперь не удивляйся.

Он оставался доброжелательным, спокойным и рассудительным собеседником. Никакого следа былой буйности.

– Ну, хорошо, предположим, весь этот абсурд действительно правда, – размеренно проговорил Олег. – Пусть так. Вы – герой моей повести, некогда Кнаппе, теперь Риттер. И что? Я-то чем виноват? Миллионы писателей создают образы негодяев, но я не слышал, чтобы им за это что-то было. Это же нормально! Есть плохие, есть хорошие, вся литература на том стоит.

– Карамба! Ты меня доведешь все-таки, папаша! – вскочил Рыцарь. – Во-первых, отвечай за себя, не думай о других. Во-вторых, если ты чего-то не знаешь, это не значит, что ничего не было. В-третьих, ты написал неправду, и я пострадал несправедливо!

– Что?! Это почему еще неправду-то? Я автор, что напишу, то и есть правда. Тем более, что пишу я фантастику, то есть вру как хочу, а коли не нравится кому, пусть публицистику читают.

– Чушь, все в жизни закономерно. Поведение героев, как отражения живых людей, тоже должно подчиняться логике. – «Кто бы говорил о логике», подумал Олег. – Если ты говоришь, что твой главный герой замызганный «очкарик» и никогда не касался турника, а потом он у тебя начинает показывать чудеса гимнастики, то это неправда. Пример доступен?