Юрий Губин - ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Как мы уже говорили, прототабу одной популяции или праобщины в некоторых вопросах были не приемлемы для другой живущей в других ландшафтах и тем более в других климатических зонах. Они постепенно превращались в запретительные нормы поведения различной интенсивности, обусловленные очень медленно развивающейся праморалью, в которую перерождались прототабу при переносе ее действий на взаимоотношение между отдельными членами популяций. Но все-таки здесь пока еще больше действовали инстинкты, ограниченные в своих возможностях действием БАВ развившихся в результате группового отбора, которые поэтому играли основную роль в жизни наших предков того времени.

Взаимодействие психики с биологически активными веществами опосредованные деятельностью мозга вызывавшие те или иные эмоции являлись одной из причин формирования протокультур гоминид, а затем и культур первых гоминин - архантропов. Данные взаимодействия напрямую развивали у наших предков умственные способности, а самое главное увеличивали объем бессознательных действий и сознательных актов. Таким образом, без взаимодействия психики и биологически активных веществ, с их эффективными обратными связями не могло быть культуры как феномена, а значит, не могло быть человека вообще. Кроме того, протокультура поздних хабилисов и культура архантропов в некоторых моментах адаптации имела стабильные составляющие модификаций культуры и социальных констант, которых в большинстве случаев не было совсем, или были настолько слабыми, что не учитывались в общей картине мира.

Скорее всего, со временем, все компоненты культуры и ее границы у поздних хабилисов, архантропов, а впоследствии у палеоантропов и в частности у неандертальцев, были табуированы на подсознательном уровне с детства и подтверждались многократно в процессе взросления. Вполне возможно и генетически потому, что какие-либо изменения в каком-то секторе их жизни обязательно деформировали бы другие ее части, что могло вести к серьезным негативным последствиям потому, что социальное было пока еще тонким слоем, и не обладала эффективным амортизационным свойством как у современного человека. Это и предполагало очень медленное развитие архантропов. Например, одинаковость форм их орудий на огромной территории говорит о том, что существовали какие-то строго определенные нормы, и правила их изготовления, от которых отступить было невозможно.

Такое отношение к предметам культуры сохранилось и в первобытных обществах недавнего прошлого и настоящего времени как приемников культуры архантропов. Их представители повторяют изготовление домашней утвари, орудий труда и убийства в мельчайших деталях, хотя их интеллект и трудовые навыки позволяли внести какие-либо новшества, что улучшило бы свойства данных артефактов. Первобытные люди не делали и не делают этого сейчас потому, что по их верованиям даже самое незначительное изменение может привести к серьезным последствиям, в которых мог погибнуть и сам изобретатель, и окружающие его люди. В связи с этим можно сказать, что автоматизированные действия при производстве орудий, в конце концов, привели к сознательным операциям, а операция при этом стала занимать определенное, но строго фиксированное место в культурных константах, в пределах которого они выполнялись.

Если бы менялись условия в процессе автоматизированного действия, то оно в процессе адаптации превращалось бы в сознательную операцию предполагающую импровизацию, которая в первобытных обществах, а тем более у архантропов и палеоантропов была под запретом, т.е. табуировалась. Это значит, что она была не возможна потому, что жизненный опыт множества поколений показывал, что отклонение от форм при изготовлении орудия делало его не эффективным для использования и приносило вред не только его владельцу, но и окружающим его лицам.

Корни данного механизма убежденности, который существует у первобытных людей лежат еще во временах первых людей - архантропов, в их ограниченном понимании свойств предметов и окружающих материалов, из которых они изготовляли свои орудия. В связи с этим способы регуляции сознательных операций по их производству были четко контролируемы по уровню отражения, то есть вторично не осознаваемы, хотя могли осознаваться при появлении затруднений в ходе их осуществления, но крайне не значительно. Поэтому на огромной территории производимые орудия были одинаковы и новшества в их изготовлении накапливались в течение длительного периода времени и проверялись в праобщинном отборе очень сурово. Скорее всего, большая часть изменений вырабатывалась в моменты потери связи с материнскими популяциями, хранительницами всех традиций в рамках культурного поля. Это происходило тогда, когда в отдаленных регионах формировались новые материнские популяции. В этих праобщинах носители информации по изготовлению орудий, а это, скорее всего, были старики, которые в популяциях этим и занимались в силу своих знаний и опыта, в данных случаях имели какие-то пробелы в знаниях по изготовлению орудий. Так, что можно сказать, на том этапе антропогенеза культура была только структурой отношений как внутрипопуляционных, так и с окружающей средой, но не как не процессом.

Развитие восприятия действительности как процесса, в популяциях поздних хабилисов, а в последствии и праобщинах ранних архантропов было довольно длительным, и формировалось из двух источников разделенных половым диморфизмом и как следствие этого разного образа жизни во многих моментах бытия наших предков. Половой диморфизм в связи с этим стал проявляться и в некоторых морфологических изменениях как у праженщин, так и у прамужчин. У охотников, на базе существующего стереоскопического зрения, которое досталось от прежних видов сукцессионного ряда гоминид, стало быстро прогрессировать имеющееся зрительно-пространственное и объемное восприятие окружающего мира. У женской половины популяций генетически оформленного вида, данные возможности остались практически на прежнем уровне.

В относительно замкнутом пространстве фундаментальной экологической ниши - прибрежной зоне, где в течении миллионолетий обитали самки гоминид, прием зрительной информации был ограничен существовавшей там густой растительностью. Поэтому развитие в новое качество существующих пространственных и объемных возможностей зрения, было затруднено. С той поры и до настоящего времени женщины хорошо ориентируются на местности там, где они уже были и выучили ориентиры. Мужчины же в своих движениях на местности ориентируются по внутреннему ощущению курса (Choi Silwerman, 1996; Sandstorm, Kaufman Huettel, 1998), который выработался и закрепился генетически как одна из форм адаптации к окружающему миру, скорее всего еще у поздних австралопитеков сукцессионного ряда, когда они стали покидать экологическую нишу в поисках пищи за ее пределами. Это произошло потому, что в своих поисково-охотничьих мероприятиях охотникам приходилось двигаться не прямолинейно, а ломаными маршрутами, но возвращаться с добычей они должны были кратчайшим путем, для сохранения времени и сил. Но такое чувство ориентации на местности не обязательно возникло одновременно с появлением охоты как коллективного социально оформленного мероприятия. Пространственным навыкам гораздо больше времени. Локальное базовое расположение ассоциаций, популяций, и праобщин, их тесная привязанность к строго фиксированной территории проживания при полуводном образе жизни, по крайней мере, женской части данных коллективных формирований, предполагало развитие чувства пространства для возвращения на место постоянного проживания, как бы далеко субъекты от нее не находились. С того далекого времени у человека осталось весьма заметное половое различие в восприятии и понимании геометрии и начертательной геометрии, учебных предметов требующих объемного видения. Студентки технических высших учебных заведений эти предметы усваивают несколько хуже, чем студенты из-за данного эффекта полового диморфизма такой глубокой давности. Но зато женщины быстрее и лучше чем мужчины говорят, быстрее читают, лучше понимают прочитанное (Notman Nadelson, 1991), и вообще у девочек раньше, чем у мальчиков развиваются речевые способности. Это произошло потому, что в густой растительности прибрежных зон, (мест пищевого поля), зрение тем нашим предкам мало помогало в ориентировке в противоположность охоты в саванне, где в информационном взаимодействии достаточно жестов. В связи с этим звуковые сигналы хорошо помогали в коммуникации между особями, при жизни в экологической нише, которая пока гоминидам была еще нужна. Звуковые сигналы так же служили для обслуживания контактов между отдельными группами, в процессе добывания пищи в зарослях.