Юрий Губин - ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА

Крупные животные живут все-таки в ландшафтах. Для них ничего не стоит «перемахнуть» пятна несъедобной или мало съедобной растительности и найти себе что-нибудь по вкусу. Насекомым этого не дано.

Были времена, когда ледники, двигаясь, кардинально меняли поверхность земли к ним прилегающие. Вместо мокрой тундры в арктических районах распространялись холодные травянистые степи, и лишь кое-где, оставались какие-то мизерные пятна тундровой растительности. То есть менялось все вокруг, а вот болотные или тундровые (в зависимости от геоситуации), насекомые продолжали жить на этих крохотных пятачках земли. Сокращалась их площадь до минимума, а они все равно жили и не исчезали. Скорее всего, они даже не замечали изменения ландшафта, для них это не важно. Только чтобы родные травинки ни затронуло. В нашем же случае происходит не замещение внутри данной биосферы, в связи с изменением климата как это описано выше, а начала меняться сама структура растительности.

Уже в начале раннего Мела палеоботаники находят небольшое количество пыльцы цветковых и пока довольно редко макро остатки - листья, цветки, ветки. Это и были ценофобы Мезозоя и находили то их остатки именно у воды, где им и положено было быть, из-за быстро меняющихся условий произрастания, а их пыльцу обнаруживали в пределах водоразделов. В середине Мелового периода цветковые уже занимают господствующее положение в низинах пойменных участках рек и озер, а наверху пока еще высились Мезозойские леса. Флора Позднего Мела уже включала в себя смоковницы, платаны, тополя, ивы и магнолии.

В 1910 году на Брюссельском международном ботаническом конгрессе, за основную единицу растительного покрова была принята ассоциация. Что это такое уточняется до сих пор, потому, что вопрос многовариантен, а классификация громоздка. Что, например, стоит такое определение как:- сосновый бор, черничник с моховым, сфагново-ягельным покровом. Сходные ассоциации можно в процессе классификации объединить в группы, группы объединить в формации, затем пойдут объединения групп формаций, классов формаций и типы растительности. А в позднем Мелу, с вопросами, касающимися цветковой растительности, было все наглядно и просто. Вот пока еще небольшие, четко выраженные самим условием существования ассоциации цветковых, ютятся по берегам рек, ручьев, озер, оползней и оврагов, но прошло время и началось их распространение из низин на верх. Это уже группы ассоциаций покрытосеменных пошли в «атаку» на флору Мезозоя. Выйдя на простор равнин, они развернули наступление уже своих формаций, а на освоенных территориях стали образовываться в ландшафтах, согласно климатическим особенностям территорий, формации, классы формаций и типы растительности. Таким образом, в этот период цветковые и новые хвойные уже преобладают в палеонаходках, но пыльцу исчезающих мезофитных видов находить еще будут долго. Постепенно пустеющие экологические ниши вымирающих биогеоценозов необходимо было заселять. И это было сделано!

Новый энергетический щелчок наполнил дерзостью и силой свободных, с мощными адаптационными механизмами и эволюционной пластичностью, сорняков – ценофобов Мезозойской эры. А так же обитавших возле них новых насекомых, и еще пока робких и пугливых примитивных, насекомоядных, теплокровных животных, которые, в принципе, по отношению к мезозойской фауне, так же являлись ценофобами. Вот так всей толпой они и навалились на начинающие пустеть экологические ниши в больных биоценозах Мезозоя.

Реакция всего живого на любые изменения, прежде всего, ступенчата. Если начать, например, медленно понижать температуру окружающей нас среды то здесь каждый градус будет совершенно равноценен предыдущему. Но если мерить эти изменения, как говорят, на собственной шкуре, то ясно чувствуешь уменьшение градусов, но тебе пока все равно тепло и комфортно. И вдруг - при еще одном крошечном понижении - организм начинает ощущать совершенно иное. Как будто, вот эти оставшиеся градусы совершенно не похожи на предыдущие. То есть до какого-то предела - нет, а потом все ломается и сразу скачек в другое состояние, другое качество. Все так же и с энергетикой планеты.

Старая Мезозойская эра штопала и перекраивала расползающиеся биоценотические связи, а из-за этого энергетические ресурсы биосферы все убывали и убывали. Такое умирание, в принципе, внутреннее дело геологической эры, но до определенного предела. Какое-то еще одно убывание, какое-то ничтожное энергетическое изменение послужило сигналом:- «Все..! Fast ist..!» - Все дозволено! Можно действовать! К тому же и новая подзарядка позволяла это делать очень активно. И развернулось полномасштабное наступление на старую, беззащитную эру.

Биологическое пространство Мезозоя было разорвано без особого труда и в него, на свободные места, хлынули цветковые, а с ними вместе их сожители ценофобы - насекомые и млекопитающие. Всем им необходимо было из собственных арсеналов, не прерывая нить жизни, создать виды, которые бы заполнили оставшиеся старые и организовать новые экологические ниши, в соответствии со своими адаптационными способностями, как теплокровных млекопитающих.

Задача была сложнейшая. Нужно было построить фундамент для сукцессионных систем будущего мира и запустить их в работу. И закрутилось все, и завертелось с невероятной для современных, нормальных, обремененных ценотическими связями природных сообществ, скоростью. Никто и ничто не держит, ничто, и никто не подпирает с разных сторон, норовя отхватить кусок от твоего пирога. Воля - вольная! Гуляй - не хочу! Можно изменяться с такой скоростью, какую только позволяет генетический механизм. Это уже не та тихая и добропорядочно ползучая эволюция, которую нам преподносит академическая наука, и в которой, действительная скорость эволюции очень и очень низка из-за всевозможных сдерживающих факторов, определенных биосферой, да и энергетический потенциал уже низок. Потенциальная скорость организмов куда как больше и намного. Например, экспериментальным путем, у тлей удалось получить совершенно новый вид всего за 50 поколений (моментом образования нового таксона считается установление не скрещиваемости дочерней популяции с родительской). Насекомые в среднем дают два потомства в год. Следовательно, за те сумасшедшие 5 миллионов лет, где все разлетелось вдребезги, получается примерно 10 миллионов поколений. Это же, сколько новых видов тогда появилось и сколько из них исчезло в конкурентной борьбе, уму не постижимо! Эти цифры показывают, насколько крепко сформированные биоценозы держат «в узде» эволюционные процессы видообразования в энергетически стабильной биосфере планеты.