Богдан Сушинский - Восточный вал

— Мы тоже можем превратить их в зомби-воинов. Если только последует ваш приказ, — уточнил Гиммлер.

— Они будут в вашем подчинении, Генрих, — произнес фюрер после небольшой паузы, тотчас же поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из кинозала.

— Я так и не понял, господа, для чего меня пригласили на этот просмотр, — поднялся вслед за ним главком Кригсмарине. — Я не собираюсь укомплектовывать экипажи судов этими полумертвецами, чье появление на любом из судов унизило бы честь Военно-морского флота Германии.

— Напрасно вы столь категоричны, господин гросс-адмирал, — предостерег его Гиммлер. — Не забывайте о «субмаринах-призраках», которые можно отправлять к берегам США, а также об экипажах субмарин, которые будут оставлены для охраны секретной «Базы-211» в Антарктиде.

Гросс-адмирал недовольно пощелкал языком, как делал это всякий раз, когда следовало признавать свою неправоту.

— В любом случае подобный подход еще следует основательно осмыслить, — сказал он, уже стоя у двери.

— Не волнуйтесь, Скорцени, — наконец-то ожил и Кальтенбруннер, — он еще будет выпрашивать у вас этих зомби-воинов, как выпрашивают милосердия и последнюю надежду. Какие будут указания относительно зомби у вас, рейхсфюрер? — без какой-либо переходной паузы обратился он к Гиммлеру.

— Никто не убедит меня, что в будущем берлинский лама откажется от своих предсказаний. Поэтому усиленно наращивайте гарнизон «Регенвурмлагеря» и отряд зомби-диверсантов.

Майор Чеславский оказался прав: вход в «Регенвурмлагерь» находился на небольшом лесистом мысу, змеевидно уползавшем к середине озера. Судя по всему, это был осколок небольшой горной гряды, основная часть которой когда-то давно, возможно тысячи лет назад, ушла под воду, и на котором теперь возвышался мощный, хорошо замаскированный дот.

В сопровождении Штубера, Вечного Фельдфебеля и роттенфюрера Зигерта Отшельник долго спускался по железной винтовой лестнице, проходил сквозь тщательно охраняемые пулеметные блокпосты и преодолевал какие-то странные, герметически закупоренные горные выработки, которые, как он понимал, служили газовым щитом подземного лагеря СС.

Вспомнив о разговоре с польским партизаном, он теперь старался обращать внимание на малейшие детали, которые могли броситься ему в глаза и которые могли служить для характеристики «СС-Франконии».

Хотя к своему зачислению в ряды Армии Крайовой и возведению в лейтенанты Отшельник поначалу отнесся с легкой иронией, однако теперь он постепенно начинал проникаться важностью всего того, что совсем недавно произошло на островном берегу. Теперь он здесь, в подземельях, не просто так, и вообще, отныне он не сам по себе. Череда бессмысленных дней обреченного ожидания гибели завершилась, и Отшельник вдруг почувствовал, что стал звеном какой-то сложной, всеевропейской цепи сопротивления фашизму, что он приобщился к секретному братству разведчиков.

В это пока что с трудом верилось, но где-то там, в генштабах и разведуправлениях Лондона, Вашингтона, Москвы, действительно будут благодарны любым сведениям, которые смогут получить от некоего разведчика, сумевшего проникнуть в самое логово секретного «дождевого червя» СС. И кому какое дело до того, кем этот разведчик был раньше, как он попал в «Регенвурмлагерь», кто его завербовал и как он к этой вербовке отнесся? Главное, что этот человек сумел добыть такие сведения, которые не смог добыть до него никто другой. Поэтому надо суметь.

На одном из ярусов, у подземной солдатской казармы, их ждала большая крытая мотодрезина.

— Понимаю, что это не «Восточный экспресс», — проворчал Штубер, входя в нее и останавливаясь рядом с облаченным в полувоенное одеяние машинистом, — поэтому прошу великодушно простить меня, господа. Особенно вас, Мастер, — обратился он к Отшельнику, молчаливо осматривавшему огромную катакомбную выработку, созданную, очевидно, на месте большой карстовой пещеры.

— Зачем вы привезли меня сюда, барон? — впервые после спуска в подземелье заговорил он, воспользовавшись тем, что первым молчание нарушил Штубер. — Неужели мало концлагерей там, наверху?

— Их множество, Отшельник, — молвил фон Штубер по-русски, хотя Орест заговорил с ним на немецком. — От нашего Эльзаса до вашей Колымы — сплошные концлагеря. Это уже какая-то особая «цивилизация концлагерей». Попомните мое слово, со временем историки так и назовут ее.

— Так почему же?..

— Из уважения к вашему таланту, Мастер. Я говорю это искренне, без какой-либо иронии. Вы же знаете, как я ценю всякий талант, если только это в самом деле истинный талант от Бога, а не грубое ремесло.

— И в чем оно должно проявиться, это ваше «уважение к таланту Мастера», в данном случае?

— Мои объяснения окажутся предметнее через пять минут пути, когда мы предстанем перед работой одного из местных ремесленников.

— Кого именно?

— Побойтесь Бога, Отшельник! Кому, как не вам, знать, что ремесленники творческих имен не имеют?! Им сие не позволено! Да-да, фельдфебель Зебольд, не позволено! И я совершенно не приемлю вашего сарказма, — явно сыграл на публику Штубер, поскольку на самом деле Вечный Фельдфебель, тоже неплохо познавший русский язык, выслушивал его словесные экзальтации совершенно безучастно.

— В этом вы правы, господин барон, — признал Орест. — Ремесленники творческих имен не имеют. Прекрасно сказано.

— Но поскольку местный комендант не догадывался о вашем существовании, — явно вдохновился его поддержкой Штубер, — то найден был некий местный полугерманец, который теперь искупает свою бесталанность на Восточном фронте. Вот и все. С нынешнего дня «Регенвурмлагерь» приобретает в вашем лице своего, настоящего Мастера. Да-да, Зебольд, настоящего Мастера.

— Я слушаю ваши высказывания, как проповеди, — подобострастно молвил Вечный Фельдфебель.

— Но признайтесь хотя бы самому себе, Отшельник, что вам нечего обижаться на меня, — продолжил барон, не обращая на него внимания. — Я не только не позволил вздернуть вас, как и положено по законам рейха вздергивать всякого партизана, или отправить в крематорий, но и при любой возможности даю возможность раскрыть свой талант. Скажите после этого, что на войне вам не повезло!

— Так что меня ждет? Еще один конкурс мастеров на сооружение самой совершенной виселицы?

— Лучшей виселицы Второй мировой войны, — уточнил Штубер, широко и почти счастливо улыбнувшись. — После которой вы вполне заслуживаете титула «виселичных дел мастер» и достойного вас места в истории этой мрачной, бессодержательной войны. Не понимаю, чем вы недовольны. Понимаю, на любой другой офицер на моем месте не стал бы долго мудрить, а превратил в виселицу первую подходящую ветку и повесил вас на радость воронью. Вас, лично вас, такой вариант устроил бы?