Богдан Сушинский - Восточный вал

— Когда мне нужна помощь какой-либо из разведок мира, сэр, мне достаточно знать имена двух-трех тайных иезуитов, которые свою судьбу по долгу службы Господу и Ордену обязаны были связать с той или иной разведкой, а иногда и с несколькими сразу. Один из таких агентов-иезуитов из ватиканской сыскной службы «Содалициум Пианум» [21] «Содалициум Пианум» — специальная сыскная (разведывательная) служба Ватикана, которую в годы войны возглавлял яростный приверженец фашизма и лично дуче Муссолини прелат Бенини. Создана была эта «ватиканская разведка» папой Пием X для выяснения настроений в среде церковников-модернистов и для их нейтрализации. Ее агенты были мастерами слежки и всевозможных провокаций. , подбросил мне еще три фамилии из того списка.

— Благородно.

— Но, как всегда в подобных случаях, услуга за услугу. Передав мне данные на троих германских генералов, он приплюсовал к ним отдельный список священников, от которых в их разведслужбе хотели бы избавиться точно так же, как и в рейхсканцелярии фюрера. Причем избавиться, используя возможности британской пропаганды и британских спецслужб, — сразу же объяснил он суть интереса ватиканской разведки.

— Это следует понимать так, господин Крите, — возмутился генерал, — что вы уже давно занимаетесь данным списком и ждали удобного случая, чтобы навязать нам решение его проблемы?

— Единственное, что меня при этом удивляло: — спокойно воспринял это обвинение Крите, — почему британская разведка до сих пор не использовала сведения о высокопоставленной оппозиции фюреру для развала всей гитлеровской правительственной верхушки.

И это уже был удар ниже пояса, причем в присутствии самого премьера.

— Он, это список, у вас? — вынужден был вмешаться Черчилль в облике рефери, да к тому же подстегиваемый умоляющими взглядами генерала.

— Естественно, — кротко подтвердил Крите и, подобно факиру, извлек откуда-то из складок своей плащ-накидки сложенный вдвое листик. — Вот он, этот список! Оглашу всего несколько имен: советник германского МИДа Адам фон Троттцу Зольц, дипломат граф фон дер Шуленбург, не раз бывавший в Москве; сам пастор Дитрих Бонхеффер, доктор Ганс Шенфельд… И несколько других имен политиков, генералов, полицейских, священников — из тех, кто до сих пор не арестован и вообще, в гестаповских списках заговорщиков не значится. Причем арест каждого из этих людей станет вызовом для определенных кругов германской общественности, в которых посеет недоверие, страх и ненависть к фюреру.

Когда Крите умолк, в Келье Одинокого Странника воцарилось долгое гнетущее молчание. Все трое понимали, что сейчас они должны решиться на информационнодиверсионную операцию, в результате которой сотни людей будут лишены жизни, а тысячи людей останутся на пепелищах своих судеб. Единственное, что их могло оправдывать в своих собственных глазах и в глазах истории, так это стремление услужить своей Великой Британии.

— Не обольщайтесь О’Коннел, не обольщайтесь, — иронично молвил наконец Черчилль, разрушая стену сомнений. — Даже если бы в этом списке значилось двести имен, все равно лично вам он послужил бы лишь основой для составления того, истинного «списка заговорщиков», который благодарно должна будет проглотить следственная комиссия имперской безопасности рейха.

— Она проглотит их, — не очень-то уверенно пообещал генерал. — Теперь это уже несомненно.

— И обратите внимание, как в данном случае сработала «секретная разведка теневого штаба Черчилля», — указал он сигарой в сторону Критса, все еще стоявшего со слегка склоненной головой.

— Проведенная вашим «теневым штабом» операция станет классической. Ее начнут изучать в разведывательных школах и в студенческих аудиториях будущих дипломатов.

— В конечном итоге, ваш, господин генерал, то есть полный, список, за исключением нескольких «ватиканских имен» мы можем внедрить в папку следственной комиссии рейха и по каналам «Содалициума Пианума», — еще больше приободрил их обоих Крите. — Это сняло бы некоторые этические моменты.

— Нет уж, — отрубил Черчилль, — в данном случае крушить германские верхи мы будем сами.

— Ватиканская разведка попытается внедрять этот список тайно, путем всевозможных интриг и «подкопов», ибо таковы ее основные методы работы. А на самом деле внедрять их следует громогласно, в прессе, в радиопередачах, во всевозможных официальных заявлениях.

— Генерал абсолютно прав, — поставил точку в этом обсуждении Черчилль.

Крите едва заметно улыбнулся. Это была улыбка иезуита, сумевшего удачно использовать один из традиционных для иезуитских «агентов влияния» приемов. Он опасался, что в последний момент кто-то из этих двоих высокодостойных джентльменов устрашится информационного иудства составленного ими списка и предложит ему как представителю Ордена иезуитов все же выйти с ним на каналы ватиканской или какой-либо иной влиятельной разведки. И первым запустил пробный шар. Вновь сработало, хотя прием стар, как сам Орден иезуитов!

— Словом, через неделю жду вас, генерал, — молвил тем временем Черчилль, — с подробнейшим списком тех, чьи имена гестапо с благодарностью примет из ваших досье.

— Мы подготовим такой список, сэр. Ознакомившись с ним, фюрер будет приятно удивлен перечню имен, которые никогда раньше никакого подозрения у него не вызывали. А еще фюрер будет поражен тем, как глубоко проникли нити заговора против него во все слои общества, во все эшелоны армии и дипломатического корпуса.

— Однако тщательно отрабатывайте каждую кандидатуру претендента на виселицу в тюрьме Плетцензее. Не из жалости к этим жертвенным счастливчикам, а из опасения, что германцы могут заподозрить вас в подыгрывании. В конечном итоге, они все равно заподозрят, но уже тогда, когда в наступлении на германскую оппозицию мы почувствуем себя союзниками.

— Это уже вопрос нашего профессионального мастерства.

— Только что вы, генерал, сами произнесли эти слова: «профессионального мастерства». Так не скупитесь же на имена, чины и титулы, О’Коннел; во имя Англии, не скупитесь!

Вернувшись после «вебельсбергского съезда» в Берлин, Гитлер тотчас же приказал собрать у него всех генералов и некоторых старших офицеров, отвечавших за строительство «Регенвурмлагеря», «Альпийской крепости» и всех прочих редутов, вплоть до особого, Берлинского укрепленного района. А также тех генералов, чиновников из «Трудового фронта» и промышленников, которые ведали производством и поставками строительных материалов.

В этот раз сам фюрер говорил очень мало, зато выслушивал молча и терпеливо, почти не прерывая, что случалось с ним крайне редко. Просто теперь он хотел знать истинное положение дел на «инженерном фронте» и знать мнение своего инженерного корпуса о сроках создания укрепленных районов, их мощности и надежности. Однако то, что ему пришлось услышать от инженеров и промышленников, уже не порождало у фюрера ни новых надежд, ни даже успокоения.