Владимир Поселягин - Мы - истребители

— Операция выполнена успешно, однако из вылета не вернулись три машины. Один из Та-3 и… майор Суворов со своим ведомым, старшим лейтенантом Микояном…

— …ты уверен, что я это пел?! — спросил тихо, говорить громко мне здоровье не позволяло.

— Да, товарищ капитан. Вот у меня все записано, слово в слово.

— Мать!

Быстро пробежав глазами текст, я только застонал.

— Как я понимаю, ты ничего не помнишь? — вдруг послышался от дверей голос Никифорова.

— Не помню!

И вот тут-то и выяснилась настоящая сущность особиста — он мне даже пить не давал в течение двух часов самого настоящего допроса, разве что без применения спецсредств.

— Да не помню ничего! — уже орал я в конце допроса.

— Обои вспомнил, вспомнишь и остальное, — невозмутимо ответил Никифоров. А перехватив мой взгляд, брошенный на кобуру, висевшую на спинке стула, усмехнулся и вдруг сказал: — Ну все, хватит на сегодня.

— А что, подобная пытка повторится?

— Конечно! Выступление у тебя получилось просто замечательное, это политотдел фронта так считает, но вопросы по репертуару все равно будут, — ответил он, вставая и убирая в планшет блокнот с записями.

— Весело.

— Возможно. Все, пока, встретимся позже.

Махнув вслед особисту, невольно ударил по локтю другой рукой, показывая, где я видел его допросы, после чего повалился на подушку и простонал:

— Воды!

Через пару минут, немного придя в себя, вышел из землянки, морщась от солнца, лучи которого, отражаясь от таявшего снега, били прямо в глаза.

— Полк! — внезапно рявкнул кто-то голосом, очень похожим на голос Стрижа. — Смирна!

Перед землянками выстроился ВЕСЬ полк — летчики, механики, техники…

— Товарищи! Лучшему летчику, певцу и композитору… Ура! Ура! Ура!

Я стоял и смущенно улыбаясь смотрел на ребят.

— Спасибо, — только и удалось выжать из пересохшего опять горла, на глаза начали наворачиваться слезы.

— Это тебе спасибо, сынок, — положив ладонь мне на плечо, ответил подполковник Стриж. Рядом молчаливой глыбой стоял комиссар.

— Да вроде не за что, я же не помню ничего…

— Может быть, но «Песню потомков» я не забуду никогда. Знаешь, мурашки вот с такой кулак по спине бегали, когда я тебя слушал, — показал крепко сжатый кулак комполка.

«Уже „Офицеров“ окрестить успели».

Через минуту меня захлестнула волна однополчан. Никогда в жизни до этого не получал столько хлопков по плечу, объятий и жадных поцелуев — это медички постарались из полкового санвзвода. Еще через полчаса сидел за длинным столом и с тоской смотрел на спиртное вокруг.

Следующий день особо внимания не привлекал: в основном занимался с сотрудниками политуправления фронта, которые выдернули меня из полка и поселили в гостинице в Керчи, что совсем нехорошо. Сегодня ожидались новые машины, которые мы заказали пару дней назад вместе с летчиками из Центра.

Однако и политруки были в своем праве — это даже мне пришлось признать. За состоянием бойцов в окопах тоже надо следить и давать им передышку. И что, как не подобные выступления, отвлечёт их хоть на маленькое, но счастливое время без войны? Это тоже надо учитывать. Вот местные, почесав затылки, и решили проводить юмористические концерты, составляя конкуренцию музыкальным.

Точно не знаю, но слышал краем уха в политотделе, что это была идея самого комиссара Мехлиса: мол, именно он придумал создать эти выездные бригады. Правда, нет — не знаю, но местные сотрудники носились как наскипидаренные.

Пока сидел и ждал, сам подкинул пару идей. Радийщикам понравилось, даже назначили время следующего выхода в эфир. Через три дня, о чем и сообщили в местных новостях. Меня только одно позабавило, раньше местное радио транслировало Москву, теперь пришел приказ: мой выход в эфир будет транслировать Москва.

К обеду следующего дня меня вызвали в полк. Оказалось, нас с ведомым должны были награждать, за что — не понятно, но нужно готовиться. Пока Степка собирался, я сбегал и осмотрел свою новенькую машину. Истребитель был хорош, если бы выбирал сам, тоже положил бы глаз на него. В общем, не зря доверился ведомому.

Утром мы при полном параде выехали в Керчь, в штаб фронта.

Я тупо смотрел на маузер в своих руках, пытаясь понять, как такое могло случиться? Однако как ни смотрел, дарственная табличка так и не исчезала, продолжая сверкать на весеннем солнце. «„Дважды Герою Советского Союза майору Суворову за отличное выполнение боевого задания от командующего фронтом генерал-лейтенанта Власова“, — мысленно прочитал я. — За какое задание? Непонятно. Я вообще-то на свободной охоте был. Или это про „помощь“ контрразведке, когда в тюрьму загремел?»

В это время получил локтем в бок от ведомого.

— Служу трудовому народу!

— Ну молодец, герой. Хвалю, — улыбаясь, протянул руку комфронта.

«Сломать или не сломать, вот в чем вопрос?» — подумал я, пожимая руку Власову, пытаясь не выдать своих мыслей. Однако чувство брезгливости не оставляло меня целый день и не прошло, пока не помыл руку техническим спиртом.

После процедуры награждения состоялся небольшой банкет, на котором присутствовали все награжденные. На самом деле их было не так много — десятка два всего. Из летчиков только мы со Степкой да молодой пилот из полка Рощина. Он умудрился на своем «Яке» сбить в одном бою три «Хейнкеля», за что и получил такой же орден, как и мы с ведомым. «Красную Звезду». Банкет был так себе, с кремлевским не сравнить. Я в Кремле был хоть и один раз, но оценить успел, так что не впечатлился, хотя организаторы старались, это было видно. Вида не подал, конечно, кивал довольно, приподнимал стакан с вином во время произнесения очередного тоста, но не пил — хватит, теперь не знаю, как последствия расхлебывать. Правильно про алкоголь говорят: зеленый змий.

Кроме орденов, мы получили следующие звания. Я майора, а Микоян старшего лейтенанта. Сейчас он стоял рядом, рубиново сверкая первой наградой.

«Вот что странно, — всплыла мысль, — у Степки уже двенадцать сбитых на счету, а он только „Красную Звезду“ получил. Нет, я, конечно, понимаю, что все наши представления еще крутятся в бюрократической машине армии, но все-таки что-то больно долго. Эх, жаль, отменили Героя за десять сбитых, как было раньше. Так же как и в моем мире, увеличили до пятнадцати. У нас в полку уже на четверых летчиков ушло представление на награду. Главное, успеть получить, пока планка не скакнула за двадцать сбитых!»

Вздохнув, поправил кобуру, в которой покоился теперь уже наградной пистолет, до сих пор не зная, как реагировать. Если вернусь в свое время, никто же не поверит! Хотя… отцу лучше не говорить, у меня голова не такая крепкая, чтобы вытерпеть его затрещины. Он-то уж точно не простит, что я взял награду из рук предателя.