Александр Прозоров - Удар змеи

Вместо ответа Зверев приподнялся, опрокинул ее на спину, с легкостью нашел губами горячие губы.

– Тише, тише… - попросила она, жадно отвечая на поцелуи. - Андрейку разбудишь.

В темноте узнать, кто и что делает, было невозможно. Зверев торопливо сорвал с себя исподнее, а когда снова наклонился к губам - попал щекой в ее колено, стал целовать его, поднимаясь все выше и выше. Пока Варя не застонала в голос и не схватила его за уши, рывком подтянув к себе, сама заткнула его губами свой рот, чуть не вцепившись в них зубами, и в этот миг их тела стали единым целым - зубы вправду сомкнулись, но Андрей не ощутил боли, залитый ярким, как пламя сухого пергамента, наслаждением. Он даже увидел во мраке цвет этого наслаждения: прозрачный алый цвет спелой земляники. Оно не обрывалось, оно становилось все ярче и сильнее, оно тянулось куда-то в бесконечность - а может, это остановилось само время…

Вечности не выдержало тело - оно взорвалось, выталкивая наслаждение из себя прочь, осветив князя последней, самой яркой вспышкой и тут же, мгновенно, обмякнув полностью, до последней мышцы.

– Варенька… - только и смог выдохнуть он.

– Я поеду с тобой куда угодно и когда угодно, - прошептала она в ответ. - Только намекни.

А князь Андрей Сакульский запоздало вспомнил, что он все-таки женат и намерен не изменять любимой Полинушке до конца жизни.

По пути на Бабин хутор Андрей неудачно упал на реке вместе с конем и разбил лицо. Во всяком случае, именно так он объяснил матери распухшие, посиневшие губы и то, почему не вернулся в усадьбу в тот же день. Поверила матушка, нет - осталось неизвестным. Зверев проходил весь день в повязке с сырым мясом на рту и вести с ним разговоры было невозможно.

Вопросы с хозяйством Варвары, вдовы Мошкариной, боярыня решила просто: за скотину заплатила, дабы не решать, каковая из нее насколько хороша и чем потом, коли что, заменять придется. С рыбным промыслом, двором и земельным отрезом - сохранить пообещала за нею на пять лет и обратно поселить, коли вернется. А не вернется - так и уговору конец. Остальные споры и сомнения Ольга Юрьевна легко рассеяла, вдруг вспомнив, что Мошкарины ямских сборов аж одиннадцать лет не платили - а то ведь уже не оброк, а тягло государево. Хозяйка тут же отступила и получила от боярыни грамоту, что все оброки ею выплачены и долгов за Варварой нет. То есть человек она вольный и имеет полное право отправляться туда, куда душа ее пожелает. [6]

Иных задержек в сборах не случилось, и еще до рассвета второго дня князь Сакульский со свитой из пяти холопов, вольноотпущенницы и ее сына отправился в путь.

В Луки Великие Зверев заезжать не стал, дабы зря Пахома не тревожить и времени не терять, и с двумя малыми привалами шел до глубокого вечера, завернув на ночлег в постоялый двор купца Гречишина. Видать, на гречихе хозяин когда-то заметно поднялся.

Ночевать с Варей в одной светелке князь поначалу не собирался, думал вместе со всеми в людской оставить. Но увидев, сколько там незнакомых проезжих всякого вида укладывается, передумал и забрал к себе вместе с сыном. Так оно дальше на всем пути и повелось. От Гречишина двора к Жижицкому озеру, от озера к Хмельному Погосту, от Погоста к Ушанам. Ямы с почтовыми лошадьми, окруженные постоялыми дворами, стояли на тракте примерно в двадцати верстах друг от друга. Аккурат на расстоянии, которое лошадь пролетает во весь опор за час, не падая с ног при этом. Обычные верховые путники столько же проезжали за день, а груженые телеги проползали за два.

Долго и нудно, день за днем: подъем и завтрак еще в темноте, потом длинный переход, полуденный привал - отдых, обед и неторопливая переседловка, - и новый переход до самой непроглядной темноты, постоялый двор, сытный ужин с пивом или хмельным вареным медом. А на рассвете - снова в седло.

Как ни спешил князь - а быстрее двигаться не мог. Опыт дальних походов не раз доказывал, что попытка поторопиться приведет к обратному результату - через пять-шесть дней скакуны начнут банально падать с ног. Природу не обмануть. Или двадцать верст рывком, а потом день отдыха, - либо сорок верст за день, и сутки отдыха потом. Либо двадцать верст в день - но непрерывно, день за днем, без опасения загнать и потерять лошадей. [7]Быстрее мчаться можно только на почтовых - но взять проезжую грамоту на всех людей даже князю Сакульскому было не по карману. Да и без припасов остаться нельзя - а походные тюки на почтовых не навьючишь. Это ведь еще и заводных придется по полному разряду оплачивать!

Потому-то и пришлось князю набраться терпения и ждать, ждать, ждать, запивая скуку вином и мечтая о покупке ходких туркестанских лошадей, что способны, по рассказам, одолевать за три дня по сто пятьдесят верст - и после этого не падать! Но и они, конечно, оставались весьма дорогим удовольствием. Всю дружину на них не пересадить. Разве только для себя одного завести, для престижа. Ну, и породу в имении немного улучшить - тоже будет хорошо.

Шестнадцать дней, один к одному, бесконечных и однообразных, мчались они по Пуповскому шляху, прежде чем к полудню пятнадцатого наконец проскакали под трехглавой надвратной церковью Литовских ворот. Еще два часа пришлось пробираться по переполненным улицам. Наконец холопы раскрыли перед князем дощатые, расписанные лилиями и освященные образом святого Николая ворота.

Внутри было дико, пусто и заброшенно. Толстый слой снега, прорезанный лишь одной тонкой запорошенной тропинкой, нечищеные крыши и крыльцо дворца, тишина в сараях и хлеву, ни единого дымка из труб, закрытые ставни окон, давно нетронутая, потемневшая со всех сторон копна сена. Подворье можно было бы принять за мертвое, если бы не лай в загородке для сторожевых псов.

– Тэ-эк, - потянул князь. - Ну, коли собаки тявкают, стало быть не все потеряно. Кто-то их подкармливает.

– Может, добры люди какие? - осторожно предположила Варя.

– Судя по следам, обитают они во дворце. А коли так, то или не чужие, или не добрые. - Андрей подъехал к конюшне, спешился: - Мефодий, Воян, Полель! Коней примите, расседлайте… В общем, не маленькие, знаете, что делать. Колодец за сараем, коли не знаете. Боголюб, Никита, баней сразу займитесь, а то мы все уж две недели не парились.

– Разом обернемся, княже, - за всех ответил Никита, спрыгивая в жалостно скрипнувший наст. Повел плечами, разминая тело, наклонился, зачерпнул снег, растер щеки: - Ек как кусается, княже! Морозы-то крещенские!

– Сперва дело, потом чаркой согреетесь, - пообещал князь, и холопы сразу зашевелились шустрее, словно вино уже подогрело кровь в их жилах.

– Пойдем, Варя, - позвал женщину Андрей. - Осмотришь здешнее хозяйство.

Он стал пробираться к крыльцу, но не успел пройти и половины пути, как навстречу выскочил скрюченный на левый бок, седой Еремей - такой же драный, в замызганной душегрейке, латаной-перелатаной серой полотняной рубахе и вытертых штанах, с перепутанной клочковатой бородой, каким Зверев увидел его в первый раз.