Александр Прозоров - Удар змеи

– Ты чего это, ярыга? - возмутился он. - Почто хозяина позоришь? Я же тебе достойно велел одеваться!

– Как же одеянием хвалиться, коли один на таковом хозяйстве сижу? - оправдался, подслеповато щурясь, старик. - Увидят тати, одному не отбиться. А так убогость мою увидят - и дом нищим сочтут. А кому охота через псов голодных в брошенный двор залезать?

– Ради хитрости, стало быть, скромничаешь? - усмехнулся князь. - Ну, тогда молодец, прощаю. Награжу за старания от души.

– Да меня уж Господь наградил, - перекрестился ярыга. - Молодых, эвон, лихоманка всех прибрала, а я живу. И не рад уж, сила не та. Не хватает за всемто углядеть. И нечем глянуть ныне. Да бережет, милостивец. Миром жалует.

– Это у нас здесь такой огромный дом? - прижав шапку на голове руками, дабы не упала, окинул взглядом дворец маленький Андрей.

– Не у нас, а у князя, - поправила его Варвара.

– Теперь и у вас тоже, - вступился за паренька Зверев. - Пойдем.

В доме было сумрачно. Проникающего через распахнутую дверь света хватало только на то, чтобы осветить прихожую, а свеча, что еле тлела у ярыги в комнатке привратника, не давала ни тепла, ни освещения. Варя выдохнула - изо рта искрящимися клубами вылетел пар.

– Как же ты тут жил, старик? - удивилась она.

– Дык, на кухне, как кулеш али кашу подогревал ввечеру, так до утра тепла и хватало. На ней и спал. На печи то есть. Руки уж не те, милые. Не поколоть дровишек. А в плите топка большая. Туда поленьев разом кинешь неколотых, щепой растопишь… До утра самого угли и тлеют.

Варвара тяжело вздохнула, оглянулась на князя. Зверев развел руками. Он тоже не знал, за что при таком раскладе хвататься в первую очередь. Женщина покачала головой и принялась расстегивать полушубок, вскинула палец:

– Все ставни раскрыть немедля, не то мы тут ноги сломим. Печи все затопить… Первыми в людской и у опочивальни. И больше до ночи сделать мы никак столь малым числом не успеем. Старик, как тебя… Показывай, погреб где, припасы, кухня. Со мной семеро мужиков голодных. Коли вскорости не накормлю - саму слопают.

– Пошли, Андрей, - тронул мальчишку за плечо Зверев. - С тебя ставни на первом этаже, я пока дров поколю. Потом растапливать начнем.

Варвара оказалась права. Пока трое холопов управились с тремя десятками лошадей, расседлав их и развьючив, задав им воды и сена, пока перетащили вещи частью в дом, частью в сарай, прошло почти два часа - и только потом они пришли на помощь. За это время князь с тезкой только-только две печи успели дровами забить и растопить. Боголюб же с Никитой и вовсе на весь вечер в бане застряли. Там ведь не только растопить, но и воды из колодца натаскать требовалось. Причем изрядно - в большой медный чан.

Настроение подняли только рассыпчатая гречневая каша с тушеной свининой, что каким-то чудом смогла всего за два часа сотворить Варвара, и два кувшина красной тягучей петерсемены, которую князь велел ярыге выставить на стол. А хмель, коли им не перебарщивать, всегда работу облегчает.

К позднему вечеру приезжие успели-таки заготовить изрядную поленницу дров, дабы хватило для всех печей - и перед сном топки набить, и утром снова растопить. После этого времени осталось только ополоснуться в теплой бане тепленькой же водичкой, плотно поужинать с холодным, из погреба, сухоньким вином - пивом, как продуктом скоропортящимся, ярыга не запасся, - и усталые мужчины попадали спать в людской, сдвинув лавки с тюфяками ближе к печи.

Андрей поднялся к себе в опочивальню. Потрогал широкий дымоход, занимающий половину стены, продыхи, что только начали дышать горячим воздухом. Все было слабо подогретым, а постель и вовсе ледяная. Однако идти в уже согревшуюся людскую Зверев не хотел - негоже знатному боярину со смердами в одной свалке ночевать. Холодно не холодно, а родовитость свои ограничения налагает. Все, что он смог придумать, так это повесить одеяла у самой печки. Заглянув в резное бюро, рядом со стопкой чистой мелованной бумаги он обнаружил серебряный графинчик витиеватой персидской чеканки, тонкую высокую рюмку.

– Остался, значит, запас на долгий вечер, - удовлетворенно улыбнулся Зверев, запалил обе лампы по сторонам от бюро, уселся в кресло, налил себе рюмочку, откинулся на спинку, пригубил, почмокал губами: - Токайское… Какой я молодец. Мудрый, предусмотрительный хомячок.

Он мелкими глотками осушил рюмку и налил себе еще.

Что еще делать темной ночной порой? Книг нет, грамот и писем никто сюда пока не присылал, телевизоры и компьютеры остались в далеком будущем. Хозяйственными хлопотами во мраке тоже не займешься. И остается лишь потягивать вино и ждать, пока светелка с уютным наименованием «опочивальня» станет наконец хоть немного пригодна для жизни.

– Не в шкуру же походную мне на перине заворачиваться, в самом деле? - вслух возмутился он и выпил вторую рюмку.

В дверь постучали.

– Заходи, не сплю! - громко разрешил князь.

Дверь приоткрылась, внутрь скользнула Варя, поклонилась:

– Прости, княже, за беспокойство. Мне-то ты светелку отвести запамятовал. Не могу же я с мужчинами в одной горнице спать, срамно.

– Иди сюда, - подозвал ее Зверев и снова налил вина. - Попробуй угощения заморского. Это тебе не немецкая дешевка, от османов привезено. Они хоть и басурмане, а тонкие вкусы ценят.

Женщина взяла бокал, медленно втянула его в себя, вежливо кивнула:

– И правда, вкусно. Так как насчет светелки для меня, княже?

– Ты это сейчас для кого говоришь, для меня или для себя? - поинтересовался Андрей. - Дом весь холодный, только протапливать начали. Даже у меня здесь - и то только-только пар изо рта идти перестал. Я слишком устал для игр и недомолвок. Садись ко мне на колени, доставай графин. Как вино кончится, глядишь и нам теплее будет, и комнате, и одеялу у печи. Вот тогда и ляжем.

Колокола церквей еще звенели, созывая москвичей к заутрене, когда князь Сакульский спешился возле расписных ворот дворца боярина Кошкина. Выстеленная дубовыми плашками улица была дочиста выметена, тын сверкал свежими красками, надвратная икона сияла позолоченным окладом. А может, и золотым - с дьяка Разбойного приказа станется, серебра у него в мошне теперь без счета.

Рукоятью плети Зверев постучал в тяжелые створки, а когда незнакомый подворник высунулся наружу, небрежно бросил ему поводья:

– Князь Сакульский побратима своего боярина Кошкина проведать желает. Беги, хозяина упреди, дабы врасплох не застать…

Волшебное слово «побратим» заставило холопа немедленно распахнуть воротину и принять коня. Андрей перекрестился на икону, вошел на мощенный плашками двор, огляделся, давая слугам время сбегать к хозяину, а самому боярину приготовиться встретить гостя.