Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– Как верно заметил майор Арно, глупо искать дофина здесь сегодня, если он скрылся отсюда еще вчера. – Камилла сняла дурацкую кривобокую шляпу, и густые, блестящие волосы упали ей на плечи. – Пусть гарнизон ведет занудные переговоры, торгуется об условиях сдачи, тянет время, словно дает его высочеству дополнительную возможность оторваться от возможной погони, а остальное я беру на себя.

Генерал Бонапарт глядел в подзорную трубу не отрываясь, будто не веря своим глазам. Британские линейные корабли уходили все дальше и дальше, скрываясь в тумане. К борту «Антилопы» приближался двенадцативесельный баркас, с которого доносилась разухабистая песня Лиса: «Из-за острова на стрежень, на простор морской волны, выплывают расписные Бендер-беевы челны».

Его расшитый золотом халат резко контрастировал с пропотевшими, застиранными рубахами гребцов, по просьбе капитана д‘Орбиньяка набранных из всякого прибрежного сброда неизвестной портовой национальности, говорящего на смеси всех языков Средиземноморья.

Наконец баркас приблизился к «Антилопе», с борта кинули трап.

– Мой генерал, приказ выполнен, эскадра противника обращена в бегство! Уж извините, преследовать не стал, поскольку был до омерзения трезв.

Бонапарт заключил верзилу в объятия.

– Как тебе удалось?! – наконец, отпуская нового хитроумного Улисса [61], спросил он.

– Да ну, шоб это было наше последнее несчастье! Подошел к флагману, выдал матросам, которые меня на трапе встречали, по жменьке золотых дирхемов – и к адмиралу. Тот несколько опешил от моего приветствия, но за те пять минут, пока я величал его «шипами на розе ветров», «повелителем якорей» и «отблеском славы Аллаха на морской глади, повелевающим ветру, когда надувать паруса и когда послушно сомкнуть уста», он несколько пришел в себя и нашел силы поздороваться.

Дальше я ему рассказал, что по просьбе моего дяди-султана держу курс в Лиссабон с неофициальным, но очень дружественным визитом. А после Лиссабона владыка правоверных велел мне посетить Неаполь, ибо мысль его уже давно блуждает закоулками тамошнего королевского дворца. Нельсон буркнул, что как раз туда идет. Я выразил печаль, что сейчас не могу примкнуть к его эскадре, ибо должен исполнить приказ. А затем невзначай спросил, правду ли рассказывают, будто в Неаполе проживает красивейшая из женщин с момента создания праматери нашей Евы, леди Гамильтон? Адмирал кивнул. Я так обрадовался! Выложил перед ним жемчужное ожерелье в пять рядов и говорю: это лично от султана для той, чьи очи сверкают, подобно бриллиантам, чьи уста прекрасней кораллов и желанней глотка воды в пустыне, чей стан создан для объятий, чья грудь…

На лице Бонапарта возникла недоуменная гримаса.

– Что ты несешь?

– Правда, красиво? Я там еще про бедра, ноги, лоно – манящее, будто тихая гавань моряков, истосковавшихся по спасительному берегу. Адмирал побелел, покраснел. У нас, говорит, не принято так женщин обсуждать. Ну, я ему там еще процитировал песнь песней Соломоновых: «…Словно лилия среди терний, возлюбленная моя среди иных девиц…» Тут он смешался. А я глаза закатил и говорю: султан, как услышал о красоте леди Гамильтон, утратил покой. В гарем свой ни ногой, ни рукой, ни каким иным членом. Собирается в Неаполь, говорит: «Нет мне жизни без этой красавицы, этой волшебной пери и в то же время сладкоголосой гурии. Золото, каменья, парчу и шелк, благовония и пряности, да и саму корону к ногам ее сложу, лишь бы увезти ее в свой гарем. А нет, так пусть мой флот идет и сокрушит стены Неаполя или ее сердце, тут уж как получится».

Тут Нельсон как-то сразу заторопился, предложил мне пива с беконом, ну я, понятное дело, пока мусульманин, бекона не ем. Он говорит: оно и к лучшему. Плывите себе, флаг вам в руки, мы вам верим, вижу, человек вы хороший, со всех сторон на все положительный. Короче, не мешайте нам нестись сквозь волны и туман на всех парусах, и стрелы амура нам в корму. Ну, сказал я, так и быть, не смею задерживать. И, – он оглянулся, – запомните их такими, уходящими вдаль. А наша цель – Черноморск! То есть Средиземноморск! Нууу, в смысле, Тулон. Мой генерал, велите пришпорить «Антилопу»!

Бросок из осажденного монастыря в лесную цитадель вандейцев оказался, конечно, делом непростым, но прошел благополучно. Подпись военного министра на моих проездных документах открывала дорогу суровому грубоватому майору с его денщиком и грумом. Во владениях Кадуаля юный Людовик мог наконец чувствовать себя в безопасности.

Но нам предстояла операция куда более сложная. Полторы сотни шуанов – последняя гвардия Вандеи, возглавляемая бароном де Батцем, должна была совершить марш из Бретани к Тулону на встречу с Бонапартом – скрытно, без шума и лишних стычек.

Впереди, проверяя и расчищая дорогу, шел отряд в тридцать сабель, переодетый в армейские мундиры республиканской армии. За ним следовал остальной «полк» дофина, готовый лечь костьми, но спасти последнюю надежду Франции. Сам ясноглазый четырнадцатилетний мальчик лишь оглядывал суровые лица солдат, обожженные годами непрекращающейся войны, и молчал. Только иногда благодарно гладил кого-либо из них по плечу и смущенно улыбался. От этих знаков королевского благоволения вчерашние браконьеры, хмурые, похожие на свирепых хищников, выпячивали грудь и старались принять бравый вид.

Оставив дофина и его ангела-хранителя передохнуть, я, загоняя коня, бросился в Брест и, с запозданием исполнив приказ Бернадота, теперь возвращался в Париж. Я настиг «армию дофина» в условленном месте.

Войска строились на опушке леса. Мы с Жаном де Батцем и Кадуалем принимали этот парад, в последний раз согласовывая план действий.

– …Через шесть дней генерал Бонапарт должен прибыть в Тулон. Если Господь будет милостив и шторм не разметает его флотилию, под его командованием будет дивизия, и он сможет захватить город.

– А если разметает, если не сможет? – испытывающе глядя на меня, спросил де Батц.

– Если разметает, значит, Господь не на нашей стороне. Что же касается Тулона, не сомневайтесь, он возьмет его.

– Вы так уверены в его гении?

– Значительно больше, чем в чьем-либо из современных генералов. Во всяком случае, во Франции.

– И вы уверены, что он примет дофина, как надлежит?

– По моим сведениям, полученным из очень информированного источника, Бонапарт сумеет твердой рукой навести порядок во Франции. И залогом, своеобразным знаменем этого порядка, должен стать дофин. А уж если этот человек наметил себе цель, даже явление шестикрылого серафима не отвратит его от исполнения принятого решения.