Владимир Свержин - Заря цвета пепла

Барон глядел на меня внимательно, очень желая поверить, но не имел сил подавить сомнения, порожденные долгими годами неудач. Он бы сначала хотел подстелить соломку везде, где только можно, и уж затем идти на выверенный и подготовленный риск.

– После того как он возьмет Тулон, – продолжал я, – генерал двинется к Парижу. Вам стоит поспешить. Велик шанс, что очень скоро Бернадот отправит в сторону Тулона войска. Как вы сами понимаете, жизненно необходимо опередить их.

Де Батц кивнул. Он не хуже меня понимал логику военных действий. Недаром наша «республиканская кавалерия» маскировалась под квартирьеров, высланных перед армией для определения мест ночевки и привала идущих на юг полков.

Кадуаль грустно смотрел на свое воинство, прощаясь с ним надолго, быть может, навсегда. Волевым решением я приказал этому самому рыцарственному из всех известных мне в данном мире воинов следовать со мной в Париж. После явления в болотной крепости его высочества он свято уверовал в наши с Лисом полномочия и теперь глядел виновато, точно извиняясь за суровый прием во время нашей первой встречи.

Расставание с боевыми товарищами, а особенно с принцем далось ему чертовски непросто. Но иначе было нельзя. Во-первых, этому бретонскому великану была отведена немалая роль в моих дальнейших планах и, во-вторых, зная нрав «Неистового Роланда лесной войны», можно было биться об заклад, что скрытный марш под его командованием обернется геройской стычкой с ближайшей воинской частью. Очень может быть, что об этой эпической схватке впоследствии будут слагать песни, но это совсем не то, что требовалось сейчас. Теперь вандейский генерал, одетый в специально перешитый для него мундир драгунского сержанта, бросал тоскливые взгляды на готовый к выступлению «полк дофина», восторженные – на своего маленького короля и жалобные – на меня, все еще втайне надеясь, что я изменю решение. Я был непреклонен. Мы с Кадуалем направлялись в Париж.

Путь был неблизкий. В моей памяти крутилось яркое воспоминание о недавней встрече «брата и сестры». Я не был ее свидетелем, но благодаря слуховым трубам, соединяющим подземелье с нашим тайным пристанищем, слышал каждое слово.

– Ты? – удивленно протянул Арман, увидев Камиллу.

Я живо представил себе эту сцену. В руке девушки был нож. Рядом валялись перерезанные веревки, по замыслу мизансцены указывающие на затруднительное положение, в котором еще совсем недавно пребывала шпионка.

– Нет, это ангел Божий, принявший мой облик нарочно, чтобы сбить тебя с толку! – возмущенным тоном отозвалась Софи.

– Я бы не удивился и этому.

– Зато я чрезвычайно удивилась, и, как видишь, не только я. Скажи мне, Арман, что ты здесь устроил?

– В каком смысле?

– Я убила массу времени, чтобы снова втереться в доверие к де Вержену. А его, как ты сам знаешь, убедить непросто. Он вновь поверил в мои чувства и помог пробраться сюда. И меня не казнили, не пустили на круг, как портовую шлюху. Не появись ты во главе этого чертова войска, через день, максимум через два, его высочество был бы в Париже.

– Но… дорогая. – Голос Армана дрожал. – Что я должен был подумать?

– Прежде всего, мой милый друг, ты должен был именно подумать.

– Ты не оставила даже весточки!

– Уж поверь, если бы я нуждалась в твоей помощи, я бы нашла возможность сообщить о том. Бьюсь об заклад, когда ты обнаружил, что меня нет в Париже, то бросился объезжать все городские заставы…

– Ну да, соседи видели, как со двора выезжал мальчик на коне. Я понял, что это ты и…

– И конечно, не сообразил, что я действую не наобум.

– Но я должен был, – де Морней понизил голос, – сообщить… доложить… сама знаешь…

– Милый, славный Арман! Преданность Метатрону делает тебе честь. Но посуди сам, если еще не окончательно передоверил монсеньору данную тебе Господом способность мыслить. Если бы мы доставили в Париж высочество без чьей-либо помощи, мы бы сами назначили награду. Де Вержен притащил бы его, как собака – дичь из болота, и еще улыбался бы, думая, что всех переиграл. А так – псом выступаешь ты, причем заслуживаешь палки, ибо, мой дорогой, добычи ты не принес. Наверняка тебе уже рассказали, что еще вчера сюда примчался некий офицер с сообщением, что к обители направляется батальон с мортирной батареей. У тебя что там, мортирная батарея?!

– Мне сказали, что старый монастырь еще очень крепок…

– Скажи, Арман, ты никогда не слышал, что осколки ядер разлетаются совершенно непредсказуемо?! Ну, хорошо, я понимаю, ты давно разлюбил меня и готов поставить на кон жизнь опостылевшей любовницы, лишь бы получить от монсеньора сахарную косточку. Но дофин! Или ты думаешь, королевская кровь – надежная защита от осколков?!

– Камилла, ты же знаешь, я люблю тебя…

– Не смей возражать! – гневно топнула ногой красавица. – Лучше расскажи, раз ты у нас такой умник, где теперь искать дофина? Он, наверное, уже далеко отсюда. И не забывай, с ним сейчас де Вержен. Он знает о наших планах куда больше, чем хотелось бы, и у него, в отличие от тебя, есть мозги!

– Я не знаю, – промямлил де Морней. – Возможно, он отправится в Вандею…

– Как же! – хмыкнула девушка. – Это первое, что приходит тебе в голову, а значит, там его можно не искать. К черту, отправляемся в Париж! Я сама желаю видеть монсеньора.

Я слушал, не будучи вполне уверен, меня или Армана эта хитроумная бестия водит за нос. Хотелось верить, что Армана. Во всяком случае, преследователей с Брестского тракта она убрала ловко, одной фразой, одной недовольной гримасой. Теперь моя, пусть временная, но все же союзница находилась в Париже, и, черт возьми, с ней необходимо было встретиться для согласования дальнейших планов.

Тулон встречал эскадру с неистовым восторгом, с каким приветствовал бы героев, вышедших живыми из львиной пасти. Последние вести о злополучной судьбе французской эскадры пришли сюда с экипажами транспортов, бежавших из-под Александрии во время разгрома. В их устах и без того трагическое событие превратилось едва ли не в первый акт Судного дня. И вот теперь французские войска, увенчанные победой, сходили на берег под звуки маршей, и, казалось, не осталось ни одного цветка на всем юге Франции, который не летел бы сейчас в колонны бравых усачей.

– Они бы лучше геранями кидались, только без горшков! – отмахиваясь от брошенной в лицо охапки роз, буркнул Лис. – Шипы ведь!

– Это бремя славы, друг мой, – выхватывая из ножен шпагу и воздевая ее над головой, через плечо прокричал Наполеон.

– А нельзя его поменять на бремя сытости? От корабельных сухарей кишка кишке дули крутит.

– Я знаю этот город. Я уже однажды брал его, будучи в том же звании, что и ты сейчас. Поверь, это, в буквальном смысле, еще цветочки.