Владимир Свержин - Заря цвета пепла

– Это ложь. Талейран всегда был искренне расположен ко мне.

– Тогда вы первый человек, к которому был искренне расположен епископ Отенский. Его расстриженное преосвященство всецело поддержал в вас нелюбовь к Директории. Именно его рук дело – похищение архива графа д’Антрагэ, именно он дешифровал и подсунул Баррасу часть бумаг из портфеля и тем самым подтолкнул вас к захвату власти. Кстати, для этого же он запер Софи.

Бернадот чуть заметно побледнел:

– Вы что же, знаете? Но…

– Мой генерал, сейчас не время говорить об этом. Вы попались в расставленную Талейраном западню, и, если вас утешит, далеко не вы один. До недавнего времени этот паук контролировал правительства едва ли не всей Европы, и нам еще предстоит узнать подоплеку многих громких событий. Что же касаемо вас, Талейран готов был подарить Бонапарту легкую победу и тем расписаться в собственной к нему лояльности.

– Но зачем?

– Он считал вас человеком слишком импульсивным и потому – не подходящим для исполнения его планов: один Бог знает, что может прийти в голову такому человеку. Наполеон, по его мнению, куда более логичен и, стало быть, предсказуем.

Бернадот отвернулся, пряча крайнюю досаду:

– Что еще вам известно?

– Практически то же самое, что генералу Бонапарту. Сейчас вы движетесь к Луаре, надеясь занять переправы у Ангамуа, планируя затем направить корпус генерала Моро выше по течению, чтобы тот, переправившись на противоположный берег, ударил во фланг и тыл подступающему противнику.

Бернадот вновь повернулся и уставился на меня с опаской:

– Откуда вам это известно?

Я пожал плечами:

– Мой генерал, вы, должно быть, забыли, что я числюсь лишь прикомандированным к вашему штабу, а состою в команде полковника Ландри. Знать – моя профессия.

– О, черт! – Густые брови генерала сошлись на переносице. – И Бонапарту тоже это известно?

– Можете не сомневаться. Возле Ангамуа вы наткнетесь на корпус Даву – самого хладнокровного и стойкого из его военачальников. А сам он обрушится на корпус Моро и превратит его в труху. Подозреваю, что кавалерия Мюрата форсирует Луару сегодня ночью, в крайнем случае утром. Так что Моро будет зажат в тиски на берегу. Когда же его прихлопнут, а это произойдет непременно, очень скоро придет черед и всей остальной армии. Тем более, что уже сейчас она не слишком рвется в бой. К тому времени часть ее дезертирует, а часть, более чем вероятно, перейдет на сторону Бонапарта. Вот так-то, мой генерал.

– У вас есть доказательства?

– Конечно. Пошлите разведку…

Я вызвал Лиса.

– Сережа, куда там направился Мюрат?

– К Шенонсо.

– Спасибо, держи меня в курсе изменений.

– Да не волнуйся, Капитан, усе будет пучком. Как говорится, шоб и впредь струился наш хорошо информированный источник.

– …к Шенонсо. Но пусть соблюдают осторожность, ваш резвый земляк движется очень быстро.

Бернадот молча прошелся по шатру.

– Я еще могу изменить план. – Он подошел к столу и протянул мне саблю. – Извини, я погорячился. Ты и впрямь действовал на пользу Отечеству.

– И впредь надеюсь приносить ему исключительно пользу. – Я пристегнул клинок. – Что же касается планов, я допускаю, что ваша армия оттеснит Мюрата, но Бонапарт все равно переправится через Луару. Не здесь, так в другом месте. Вам не удержать его, и дальше он пойдет форсированным маршем на Париж, заставляя вас гнаться за ним и, как я уже говорил, терять войска без сражений. А спустя несколько дней Париж с ликованием встретит дофина.

– Этого не может быть! – запальчиво воскликнул Бернадот. – Парижане – отъявленные республиканцы.

– Вот еще! – хмыкнул я. – Парижане – отъявленные парижане, и ничего более. Они хотят вкусно есть, сладко пить и радоваться жизни. Девять лет назад они с огромной радостью, под зажигательную музыку и веселое пение, лишили престола своего короля. Это было чертовски весело, они танцевали на развалинах Бастилии и хохотали, глядя, как потешно дергают ногами графы и маркизы, подвешенные на фонари. Было очень весело, но потом стало грустно, а дальше – и вовсе страшно. Потом, при Директории, вроде бы не так жутко, но как-то… затхло, точно нюхаешь солдатский сапог. А сейчас? За считаные дни вашего консульства Франция уже оказалась втянута в гражданскую войну. Мой генерал, неужели вы и вправду думаете, что Париж окажет сопротивление законному наследнику престола: чудом спасенному, прелестному, трогательному мальчику, которого привезет на горячем коне любимый сын Марса?

– Но как же Республика? – уже теряя уверенность и напор, пробормотал Бернадот. – Ее идеалы?

– Республика? – Я усмехнулся. – Это забавно. Скажите, ваше превосходительство, Республика противоречит монархии?

– Но как же?!

– Республика, в переводе с латыни, означает «общее дело». И насколько я понимаю характер Бонапарта, по его замыслу, новая монархия будет той самой Республикой, в которой процветание державы будет общим делом и государя, и всего народа. Все остальное – свобода, равенство и братство – лишь трескучие слова. Мы и без того все равны перед Господом, мы и без того ведем себя, как братья, если, конечно, не забывать о Каине и Авеле. Мы не можем быть свободными, ибо жизнь каждый раз предлагает нам выбор, а наличие выбора исключает свободу.

– Проклятье! – Лицо Бернадота стало пунцовым от гнева. – Ты пытаешься опутать меня этими нелепыми словесами! Я свободен, слышишь меня? Я – свободен!

– Несомненно. – Я улыбнулся. – И сейчас вам необходимо сделать выбор, от которого зависит судьба Франции, а также ваша, моя и…

– Ступай прочь! – Первый консул хлопнул ладонью по столу. Я щелкнул каблуками и, развернувшись, направился из шатра. – Скажи дежурному офицеру, чтобы нашел для тебя место в палатке.

Утреннее солнце, в легкой дымке встававшее над кромкой леса, освещало поросший дубняком холм, широкий луг перед ним и Луару, величественно струящую воды к Атлантике. Вдали за рекой виднелись шпили замка, некогда подаренного королем Генрихом II своей несравненной возлюбленной, Диане де Пуатье. Я хорошо помнил эти места; за последние две сотни лет они мало изменились, разве что дубы стали толще, да замок казался пришедшим в запустение. Лис тоже казался взволнованным. Он стоял позади генерала Бонапарта, наблюдавшего в подзорную трубу, как скачут через луг всадники с белыми флагами.

– Это парламентеры, – склонившись к дофину, пояснил он.

– Я вижу. – Мальчик улыбнулся.

Кавалеристы были уже совсем близко.

– Мне кажется или вон тот, расфуфыренный, точно персидский шах, генерал Бернадот? – Наполеон бросил это в пространство, не обращаясь ни к кому лично, просто желая выразить обычное свое раздражение при виде соперника.