Вадим Сухачевский - Доктор Ф. и другие

Больше он разъяснять ничего не стал и лишь, довольный, отхлебнул из благородной плоской серебряной фляжечки немного пахучего коньяку.

Через несколько минут под нами распростерлось огненное море — это, как я понял, миллионами электрических огней полыхала Москва.

Почему-то я ожидал посадки прямо в Кремль, не меньше, однако наш боевой треугольник над центром города вдруг сделал резкий разворот и устремился куда-то, по-моему, на Восток.

Лишь после того, как Москва осталась вдали едва различимым заревом, вертолеты сделали еще один столь же крутой поворот и быстро пошли на снижение.

— Вроде, всё... — с некоторым облегчением проговорил Гюнтер, сидевший у меня за спиной.

— Кажись, приихалы... — изрек Афанасий, отер норковой шапкой лицо и спрятал флакон с остатками одеколона в карман жилетки.

— Всё, — сказал Паламед-Заде, когда вертолеты загасили двигатели. — Не смею более обременять вас никакими советами, знайте лишь одно — с этой минуты все зависит от вас, только от вас. И, поверьте, зависит большее, чем вы можете себе представить.

Больше он не успел дать никаких напутствий. Дверь вертолета распахнулась, к нему был приставлен трап, и я увидел ведущую к большому дому длинную аллею фонарей, под каждым из которых стояло по автоматчику.

Я ожидал, что советник выйдет из вертолета первым, но он сказал:

— После вас. Теперь уже — только после вас. — И прежней улыбки больше не было (которой, добавлю, при мне никогда более не будет) на его лице.

4

Наступать на хвост тигру...

ох-ох!..

Из китайской «Книги Перемен»

...здоровенный, благообразный, встречавший нас в роскошном вестибюле.

— ...Со счастливым прибытием!.. Надеюсь, в дороге все благополучно?..

Его маслившееся жизнью лицо вдруг стало восковым — это Готлиб, просунув пистолет у меня под локтем ввинтил глушитель ему в живот.

— Мы тебя вычислили, — сказал Гюнтер. — О маршруте знал только ты.

— ...Недоразумение, какое-то недоразумение, ей-Богу!.. — зачастил здоровяк.

— Якие нэдаразумэнье! — встрял Афанасий, вдруг очутившийся рядом. — Я ж тебя ще у воздухи прочуяу. Хто ентим злыдням наводку давау?

«Да вы ж.... Да я ж... Да откуда я мог?!.. Товарищи!.. Ребята... Да вы что!..» — продолжал еще булькать верзила, пока Гюнтер и Готлиб, тыкая ему в живот своими бесшумными «игрушками», не затолкнули его в первую же по коридору комнату и не захлопнули за собой дверь.

«Шпокнуло» там что-то или нет, я не расслышал, только потянуло тинистым запахом реки, плеснуло далекое весло, и Афанасий, сняв шапку, перекрестился истово. Затем едва слышно изрек:

— Як обычно — у правый клапан... — И добавил мстительно: — А нэ фиг було...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...под натиском налетевшей в неимоверном количестве челяди, рвавшей нас на части...

В огромной, едва ли не целиком состоявшей из зеркал гримерной меня раздевали, какая-то суетившаяся публика опять и опять меня переодевала, гримировала, кажется. Все произошло настолько стремительно и настолько без участия моего уже порядком расслабленного разума, что вышел я оттуда, облаченный в какой-то диковато (по-моему) сидевший на мне смокинг, какую-то белую манишку и тесные, как пыточные «испанские сапоги» лаковые штиблеты. И лицо от грима было несколько чужим, вроде маски, которая, казалось, вот-вот лопнет от нечаянной улыбки или какой другой мало-мальски живой натуги. Зато благоухал я так, что, наверно, и дюжина лучших парфюмеров-дегустаторов не разобралась бы, чем именно.

И почему-то снова пахло рекой — но где-то вдали, совсем, совсем вдали...

На время, пока я ждал Лизу, меня перевели в роскошную залу со стульями и креслами, на которые из-за музейного великолепия их обивки даже в этом своем наряде мне боязно было присесть, с гигантским, покрытым скатертью столом, уставленным снедью с неизвестными мне наименованиями. Запотевшие бутылки с заморскими винами взывали отведать их содержимое. Устрицы (возможно, вправду, живые), казалось, ерзали по тарелке, ежась от лежащих рядом кубиков льда. Фаршированная, сейчас чем-то похожая на мою нелепую здесь персону каракатица пялилась на меня с фарфорового блюда понимающими бусинками глаз...

Я так и не присел. В ожидании Лизы выстукивал своими тесноватыми лаковыми колодками по паркету какие-то пыточные па.

...Она вошла. Боже! при всей ее красоте, я и во сне не мог бы представить ее такою! Одеяние было утонченным, явно очень дорогим и в то же время простым, что подчеркивало идеальную стройность ее фигуры. Каждый локон прически, остановленный чьей-то умелой рукой, скрывал в себе некий тайный смысл, как завиток китайского иероглифа. Столь же умелый грим придавал ее лицу выражение некоей детскости и в то же время величественности.

— Лиза... — только и сумел выдохнуть я.

— Сереженька!.. — Она бросилась мне на встречу.

Господи, неужели она действительно моя?!.. Как давно мы не были с ней наедине!..

И как ненадолго нам это предстояло!..

Уже распахнулись двойные двери гостиной, и голос, в этот прекрасный миг показавшийся мне отвратительным, как бывает отвратительным все, что прерывает прекрасное, безжалостно изрек:

— Господа, вас ждут. В соседний кабинет... Прошу, пожалуйста...

* * *

Из официального отчета

...На любом посту, куда бы на протяжении тридцати лет ни направляла его жизнь...

...отдав последние десять лет становлению и развитию нашей молодой демократии...

...в тот роковой миг, когда трагическая случайность вырвала из наших рядов...

...в час этой роковой утраты.

Президент России

(Прочие высокопоставленные лица)

* * *

Из медицинского заключения

Патологоанатомического отделения Центральной клинической больницы

Управления делами Президента

...вследствие столкновения с двигавшимся навстречу на большой скорости «Камазом»...

...констатировали смерть, наступившую в считанные минуты в результате несовместимых с жизнью травм грудной клетки, легких, печени и селезенки...

( — Не подпишу, Пал Николаич, ну никак не подпишу! Совесть, ей-ей, не позволяет! Ну какой там еще, к лешим, «Камаз», когда все ребра целые, а пулька — вот она, в правом клапане засела! Без баллистиков вам определю: «беретта», тридцать восьмой калибр... Ну как, скажите, как такое можно подписать?

— Ты, Иванушка, милый, давай-ка мне тут не гоношись! Пулька, говоришь?.. Где твоя пулька?.. А мы ее — вон куда, твою пульку! К эдакой ее матери! Велено было писать: «Камаз»! А нет — самого сейчас могут — с этими, с несовместимыми...

— Эх, на что толкаете, профессор!.. Я ж вам!.. А, да ладно!.. Так, значит, говорите — селезенки?.. И — чего там еще, говорите?.. )