Вадим Сухачевский - Завещание Императора

— А что ж, бумагам этим такая цена?

— Да ты слушай, слушай дальше!.. Я-то обычно, когда эти документы клал назад, в них и не заглядывал вовсе, а тут однажды взял да и заглянул. Смотрю — а бумаги уже не те, подделка! Ловкая, конечно, — так сразу не отличишь; только все там шиворот-навыворот!.. — Он обеими руками схватил полный бокал и выпил из него, как пьют из бадьи, в глазах застрял неподдельный ужас.

— Так что там, в бумагах? — спросил фон Штраубе, крайне заинтригованный. — Сам говоришь, никаких секретов, одна только старина.

— То-то и оно, что — старина! — гулко, как из могилы, отозвался Бурмасов. — Это, брат, самое страшное, что — старина! Я тебе такое скажу — мурашки по коже... Ежели ты не из трусов... Все еще знать желаешь?

— Да хватит меня стращать! — не выдержал фон Штраубе. — Взялся — так уж говори до конца!

— Ну, слушай до конца, коли такой храбрый... Вся история наша получается другая, переиначенная!.. Я почему заметил: род наш, Бурмасовский, древний, из бояр, при всех царях служили. Прежде, чем отдать ему подлинные документы, я любопытства ради кое-что там про своих предков почитал. А тут гляжу — все по-другому! Были Бурмасовы на одних должностях — стали на других, были им одни имения и чины пожалованы — стали другие. А настоящих Бурмасовых — вроде как и не было никогда! Вымарал, аспид, из истории!

— Чем же ему Бурмасовы не угодили? — усомнился фон Штраубе, хотя вся эта чехарда с бумагами все больше интересовала его, он даже чувствовал тут какое-то дальнее соприкосновение со своим делом.

— Да пойми, — воскликнул тот, — пойми, не в Бурмасовых суть! Он все другим сделал, всю историю нашу! Вроде как заново снял все синема, змей! А того, прежнего — вроде как и не было!.. Он потому и с акциями этими угадал, что сам все это синема делает!.. И Суэцкий канал — другой! Да что там канал! Сама тысячелетняя Русь-матушка — другая теперь! Другая империя!.. А может, она теперь и вовсе — того... А то и весь мир! Может, у него таких, как я, иуд армия целая по всему миру! А уж какую пропасть он, подлец, всем нам предуготовил — теперь иди гадай!.. — Бурмасов сбоднул лбом бокал со стола, — тот разлетелся хрустальными осколками, — уронил голову на руки и зарыдал пьяно. За всхлипами слышалось только: "Иуда я, иуда, ах, иуда!"

Фон Штраубе не знал, верить ему или нет. Было во всем этом что-то белогорячечное. Но он с каждым мигом все больше верил. И ощущал дыхание этой тайны все ближе и все большую ее похожесть на его Тайну. К тому же Бурмасов вдруг оторвал голову от стола, посмотрел на него почти что осмысленным взором и внезапно проявил способность к трезвомыслию.

— Видать, не я один знаю, — сказал он. — Похоже, слежка за мной. Нынче, когда ты в дверь звонил, я в окно выглянул, а там, позади тебя, двое в котелках. Точно говорю: шпики! Уж я-то ихнюю породу... Следят... Может, в шпионаже подозревают... Да будь я просто шпионом — был бы счастлив! Пожалуйте! Хоть в Сибирь, хоть на расстреляние! Готов! Но что следят — это точно...

— Да, только не за тобой, а за мной, — с внезапным безразличием к этой теме бросил фон Штраубе.

Бурмасов снова вытаращил глаза:

— С какой еще стати? Ты ври, да не...

— Сроду не врал, — сердито сказал фон Штраубе.

— Это верно, — согласился Бурмасов. — Ваш брат, немец... да ладно, ладно, не ярись... насчет приврать ваш брат почестней нашего... Но тогда изволь, объяснись — за что?

Фон Штраубе, несмотря на природную замкнутость, давно уже ощущал потребность перед кем-то выговориться. Сейчас предоставлялся тот самый случай: Бурмасов едва ли пойдет доносить, да, проспавшись, и не вспомнит, что накануне было сказано. Потому с легкостью, какая не пристала подобной теме, ответил:

— Вот как раз именно за шпионаж…

4

Бурмасов

(Окончание)

— ?!..

— Представь себе. Передал бумаги с планами Адмиралтейства.

— Ну?! — выдохнул Бурмасов. — Вот удивил так удивил!.. Да ты, брат, не бойся, я к тебе даже с завистью, твой случай все ж полегче моего... И что, неужто за деньги?.. Навряд ли. Крез из тебя никакой — даже шинелюшка вон, гляжу, с дырой, кушать просит, и мелочь в кармане звенит — на портмонет не накопил... Коль за деньги — так, ей-Богу, взял бы лучше у меня, если так нужны.

— Нет, деньги тут ни при чем, — отмахнулся фон Штраубе. — Я — вот за это. — Он показал картонную карточку.

Бурмасов изумился:

— Футы-нуты! И из-за этой чепухенции!.. Эка невидаль — во дворец!..

— Да постой ты, — перебил его фон Штраубе. — Ты хоть знаешь, в чем дело?

— Что там может быть? Скучища какая-нибудь. Тезоименитство, что ли?

— Дурак ты! Про тайну императорского дома слыхал? Газеты хоть иногда читаешь?

— Газеты?.. Да, собственно, я... не по этой части... А что там, в газетах-то?

— Оно и смотрю — ты больше по части шампанского, — в сердцах сказал фон Штраубе. — Уже вторую неделю все газеты трубят.

— Так просвети, окажи милость, коли такой читатель.

— Натуральный бирюк! Просвещу, куда ж деться... В последний день осьмнадцатого столетия царствующий тогда император Павел собственноручно написал послание, адресованное российскому императору, который будет править на черте столетий девятнадцатого и двадцатого. Какой у нас нынче год на дворе?

— Ну... через три дня, кажись, уж тысяча девятьсот первый наступит.

— "Кажись"! Слава Богу, хоть год помнишь, в котором живешь... Стало быть, послезавтра — эта самая черта, рубеж веков!.. Конверт с печатями Мальтийского ордена сто лет хранился в специально созданной для такого случая секретной канцелярии, никто из царствующих особ не решился преступить, ибо оговорено было, что в нем — величайшая тайна империи, а может, и всего мира, беда тому, кто прежде срока посягнет. Да и бесчестие тоже — нарушить волю убиенного императора. И вот не далее как послезавтра император Николай во дворце, в присутствии специально приглашенных для такого случая особ вскроет Павловский конверт. Ты что, вправду ничего не слыхал?

— Будет тебе... Ну и что там в конверте?

— Говорю ж — тайна. Никто не знает пока.

Бурмасов смотрел недоуменно:

— Предположим... Так ты-то чего? Ежели, сам сказал, послезавтра раскроется, все газеты немедля раззвонят. Зачем же ради этого?..

— Не раззвонят, — уверенно сказал фон Штраубе. — Даже если узнают — не раззвонят, никто не допустит. Нагородят семь верст до небёс, но правды — ни за что... Ежели там, конечно, то, что я думаю.

— Да что ты, в самом деле! — взорвался Бурмасов. — Чего ты жидишься? Я вон тебе — как на духу. Ведь вижу — что-то знаешь; давай-ка выкладывай!

Чуть помедлив, фон Штраубе начал рассказывать самую первую часть Тайны, в сущности, не такую уж захватывающую, известную по семейным преданиям давным-давно. По мере того как он говорил, в глазах Бурмасова таял интерес.