Владимир Свержин - Сын погибели

— С кого же вы предполагаете начать? — предвкушая наивность рассуждений юной императрицы, спросил Людовик.

— Я бы заключила мир с королевой Матильдой, предложив ей заново присягнуть вам в вассальной преданности — за Нормандию. Сейчас она не сможет сделать этого, поскольку обручена с королем Гарольдом Заморским, а тот недавно отбыл к себе на родину. Без его дозволения Матильда не принесет клятву.

— Пожалуй, — согласился король.

— Но и в этом случае, если королева согласится на предложенные условия, мятеж в этих землях сам по себе быстро сойдет на нет. Без поддержки Англии тамошние бароны долго не протянут. Правда, в Нормандии найдется множество дворян, желающих иметь над собой не герцогиню, а герцога.

— Так и есть…

— В этом случае пообещайте ей, что готовы признать герцогом Нормандии — на условии составленной нами вассальной клятвы — ее сына или мужа. Если он вернется. Хотя я в этом очень сомневаюсь.

— Осмелюсь узнать почему?

— Он унаследовал трон своего брата. А должна заметить, Русь много больше и благодатней, нежели Англия.

— Гонец из Рима, — раздался крик из двора замка.

— О господи, я не ослышался? — Людовик Толстый бросился к бойнице, прорезанной в каменной толще, с легкостью, не предполагавшейся в его объемистом теле. — Неужели дождались?

— Быстрее, быстрее, с дороги! — кричал всадник, спешиваясь у крыльца.

— Ба! Да это же барон ди Гуеско! — радостно потирая руки, воскликнул король.

Через пару минут запыхавшийся Анджело Майорано стоял перед Людовиком и Никотеей.

— Послание Его Святейшества, — задыхаясь, объявил капитан. — Я должен передать его императору. Но… — Он поглядел на Никотею.

Та молча протянула руку и, приняв опечатанный пергамент, взломала красный воск.

— Господи, славен Всевышний в сиянии мудрости предвечной! Мой друг, интердикт с Франции снят!

Людовик внезапно почувствовал, что вот-вот лишится сознания от счастья.

— Я… Я сейчас покину вас. Мне… аббат Сугерий… Франция… Я не забуду… — Он никак не мог подобрать слова и потому сделал то, что хотел с самого начала, едва увидев императрицу — сграбастал ее в объятия и щедро поцеловал в губы.

Глаза Никотеи испуганно расширились, она так и осталась стоять как вкопанная, когда венценосный толстяк, нимало не смущаясь посторонних взглядов, побежал по галерее, крича во все горло:

— Снят! Интердикт снят!

Консьержери наполнялся ликованием, и вопль, созвучный королевскому, уже был слышен далеко за Сеной.

— Ваше величество, — к Людовику Толстому подбежал Фульк Анжуйский, уже не напоминающий заскорузлого рыбаря, — позвольте, я отправлюсь в Сен-Дени оповестить преподобного аббата Сугерия!

— Да, конечно! — воскликнул король, но тут же поменял решение. — Нет, стой! Ты сейчас же едешь в Англию.

— Зачем, мой король?

— Затем, что мне как можно скорее нужен сын.

— Но у вас есть сын!..

— Молчи, дурак! Сын твой и Матильды Английской.

Уже неделю Лангр был в осаде. Все те, кто осмелился поднять оружие по зову преподобного Бернара, все те, кто не покинул графа Шампанского после ужасного разгрома при Труа, находились сейчас в стенах крепости, уповая лишь на свою храбрость да волю Божью. Ждать подмоги было неоткуда, да и надеяться, что объединенная армия императора, короля Франции и герцога Аквитании отчего-то вдруг снимет осаду, не приходилось. День за днем лучники пускали стрелы в подступающего к стенам крепости противника. Ополченцы лили вар, бросали камни. Немногочисленные рыцари — оруженосцы и сержанты Тибо Шампанского и Гуго де Пайена — стояли в наиболее опасных местах, готовые с мечами в руках отразить вражеский штурм.

Вылазки осаждавших происходили ежедневно, но словно бы нехотя. Ни один из полководцев союзной армии еще не ввел в бой свои основные силы. Каждый новый день приносил защитникам очередные жертвы, в то время как по ту сторону полузасыпанного рва и разбитого палисада все прибывали и прибывали войска. И снова люди короля Людовика гнали шампанских крестьян с вязанками фашинника заваливать ров, снова били по башням и куртинам из катапульт, аркбаллист [77] Аркбаллиста — метательное орудие, предназначенное для стрельбы тяжелыми стрелами. и требюше. [78] Требюше — усовершенствованная катапульта, использующая в качестве движущей силы груз-противовес, а не отдачу.

Особенно защитникам досаждали требюше, или «чертовы ложки», как окрестили их горожане. Пущенные осадными машинами огромные валуны, подчас до трехсот фунтов весом, раз за разом разбивали зубчатые парапеты стен и проламывали башни.

Чуть сгущались осенние сумерки, атакующие придвигали к стенам «котов» — крытые деревянные галереи, обтянутые сырыми бычьими кожами, — и под прикрытием их долбили таранами мощную кладку. И снова вниз летели камни и факелы, падали на крепостных галереях сраженные стрелами защитники, а утомленные работой осаждающие без суеты откатывались прочь. За ночь проломы перекрывались деревянными щитами, и величественные еще недавно стены Лангра превратились в заплатанное рубище нищего.

А войска императора, короля Франции и герцога Аквитании все прибывали и прибывали.

Отрешенная мрачность на лицах защитников, казалось, запечатлелась в них навек — ни удивления, ни улыбки в крепости не было видно уже давно. Все понимали, что падение цитадели — дело времени, и союзники, явно получая удовольствие от процесса, медленно затягивают удавку на шее обреченных.

— Лангр не удержать, — на восемнадцатый день осады констатировал Тибо Шампанский. — Люди измотаны. Если бы враг шел на штурм, можно было бы ожидать, что близкая опасность пробудит храбрость в тех, в ком она жива. Но все эти… — Граф сделал широкий жест рукой в сторону крепостных стен. — Они не ищут чести и славы! Они медленно разрушают город. Жители устали, забыли о сне, не в силах больше заделывать дыры и тушить пожары. Не сегодня-завтра начнут бунтовать, а чтобы заставить их держаться, нам нужна хоть какая-то победа.

— Ты предлагаешь совершить вылазку? — устремляя на собрата по оружию тяжелый взгляд, спросил Гуго де Пайен.

— Да, ночную вылазку. Чтобы сжечь эти чертовы требюше! Это придаст сил защитникам.

— Может быть, — согласился предводитель крестоносного воинства. — Но есть два вопроса. Первый: что будет после того, как радость защитников вновь угаснет? Долго ли мы собираемся удерживать крепость?

— Иной у нас не осталось, — скорбно напомнил граф Шампанский.

— Да, это верно. Но тут кроется второй вопрос: что, если противник только и ждет, когда ты неосторожно откроешь ворота? Что, если тебя намеренно выманивают из крепости, зная твою горячность? Что, если враг как раз и желает вовлечь нас в бестолковую схватку, а тем временем ворваться в беззащитный город. Сил для полевого сражения нет — мы не можем и удерживать стены, и всерьез думать о том, чтобы ударить по вражескому лагерю.