Владимир Свержин - Сын погибели

— Там будет надежнее, — скомандовал он спутникам, тыкая посохом в сторону каменной россыпи. — Смотрите не оплошайте!

Принц и несколько его соратников спрятались меж камней, трое пилигримов остались стоять на распутье. Всадники показались спустя пять минут. Впереди мчал рыцарь на вороном мохноногом коне, стоившем целое состояние. На белом плаще рыцаря красовался нашитый алый крест.

— То, что надо, — бросил один путник другому, — такие плащи у личной гвардии Бернара.

— Милостыню, милостыню! — завопил другой. — Подайте хлебушка бедным пилигримам! Подайте монетку!

— Лис, — обернулся рыцарь к спутнику, — дай им какую-нибудь мелочь.

— Может, их еще усыновить? — возмутился тот. — В благословенной Франции таких землетопов скоро будет половина населения — на всех мелочи не напасешься.

— Да ладно тебе. — Рыцарь остановил коня. — Куда путь держите?

— В Сантьяго-ди-Кампостелло, — поспешил с ответом проводник. — Да вот, кажется, сбились…

— По-над лесом ступайте, — раздавая по медному денье, посоветовал Лис. — Если снова не собьетесь, где-то через недельку добредете до Нарбонна — там вам дальше объяснят.

— Спасибо, добрый человек, — закивали пилигримы.

— Но, пошел! — Вальтарэ Камдель хлестнул ладонью по крупу вороного жеребца, и тот рванул с места.

Вслед за ним устремились Лис и весь отряд, окружавший добротный, хотя и не роскошный дорожный возок.

— Вы видели? Видели? — выскочил из-за камня Гарри.

Спрятавшиеся меж валунов иностранцы скатились с холма.

— Видели? — кричал Гарри. — Это же они! Не будь я Гарри ап Эдинвейн, если в возке у них не Федюня! Они везут его к Бернару! К этой дьяволовой отрыжке!

— Тс-с-с, еще отряд, — перебил его проводник. — Прячьтесь!

Острый слух не обманул пилигрима.

— Милостыню! — вновь завопил он, увидев полсотни воинов, приближающихся к ним.

— Держи. — Командир отряда бросил нищим монету, и один из них, поймав вожделенный кругляш, с удивлением стал разглядывать незнакомый герб. — Здесь недавно проскакали всадники. Куда они поехали?

— Туда, — проводник указал на холм.

— Отлично! Мы их догоняем! — крикнул командир, делая знак продолжать движение.

— А это еще кто? — удивленно воззрившись вслед неизвестным воинам, спросил Гарри, когда те скрылись из виду.

— Не знаю, — ответил проводник, — но монеты не наши.

Валлиец схватил деньги:

— Да, это имперские. Я такие уже видел. Эх! Коней бы раздобыть, — продолжил он. — Без коней нам этих стервецов не догнать.

Пилигримы поднялись на вершину холма, когда за их спинами снова послышался топот.

— Да что ж это такое? — возмутился Гарри.

— Опять всадники, — прислушавшись, сказал проводник. — Еще больше, чем прежде!

— Куда же их всех несет-то?

Пилигрим молча развел руками.

— Спаситель человецей, посланник Божий, дай нам силы защитить тебя! Пошли нам управу против воинства бесовского. Прячемся, — без перехода скомандовал принц, — они уже близко!

— Милостыню, милостыню, — в третий раз прозвучало над дорогой.

— Получите! Здесь проезжали два отряда совсем недавно?..

Никогда прежде замок Консьержери не принимал столь высоких гостей. Король Франции нередко останавливался здесь, когда судьба заносила его в собственную столицу, но теперь кроме него замок с почетом принимал императора Священной Римской Империи Конрада с супругой, короля Богемии, герцога Саксонии и других властителей со всех концов Европы.

Когда делегация, прибывшая вслед за парижскими гонцами, сообщила Людовику Толстому о желании его августейшего собрата начать переговоры, у него в первый миг отлегло от сердца. Если противник хочет говорить, значит, он опасается драться. Конечно, момент для переговоров королю представлялся весьма неудачным: с одной стороны, того и гляди, мог нагрянуть коннетабль де Вальмон с англичанами, с другой — пришедший в себя граф Тибо с бесноватым святошей. Но выбора не оставалось. Армия, приведенная императором, превосходила числом и королевскую, и уж подавно нормандцев с шампанцами. Игнорировать такую силу не представлялось возможным.

Встреча была назначена в Консьержери.

Людовик Толстый целыми днями вел беседы с аббатом Сугерием, стараясь обезопасить себя от любых возможных неожиданностей, но первая же из них едва не поставила короля в тупик: среди прочих кресел-тронов, предназначавшихся участникам переговоров, император Конрад потребовал установить трон для его супруги. Людовик Толстый удивленно посмотрел на гостя — женщине присутствовать на переговорах?! Причем не на скамеечке, немой слушательницей за спинами мужчин-переговорщиков, а среди них, как равная с равными? Это было неслыханно.

— Нет, нет и нет! — объявил Людовик и отправился к герцогу Аквитании — поведать союзнику о столь вопиющем условии молодого императора.

Первое, что услышал король на подходе к покоям герцога, был звонкий перестук тимбра. [76] Тимбр — музыкальный инструмент. Две тарелки (или полусферы) из медных или других сплавов, использовался для ритмического сопровождения танца.

«Неужели он танцует? В такой час? — возмутился государь. Ему хотелось придумать иное объяснение, но раздававшиеся из-за дверей звуки виолы и радостный смех не оставляли сомнений, что сын менестреля ни в чем не отстает от своего прославленного и, на счастье, покойного отца. — Непостижимо! Судьба французских земель висит на волоске, а он пляшет!»

— Нет, не так! — донесся из залы голос Гийома Аквитанского, убивший последнюю надежду короля, что неуместное веселье не связано с особой союзника. — Руку держи выше. Ногу на землю ставь четче, причем не пятку, а носок!

— А после этого поклон или поворот? — послышался вопрос, и обомлевший от неожиданности король, отпихнув салютующую охрану, распахнул дверь.

Представшая взору картина окончательно лишила его дара речи: посреди залы в окружении нескольких музыкантов герцог Аквитанский учил какому-то страстному танцу грациозную Никотею Комнину. Яркие темные глаза Гийома пылали, обворожительное, почти детское лицо императрицы раскраснелось от быстрого движения, а ошеломленный король так и стоял на пороге, пытаясь осознать увиденное. «Похоже, надеяться на поддержку Аквитании в переговорах с Империей было бы крайне неосмотрительно», — подумал он.

— Ваше величество, — Никотея вдруг разом изменилась, точно по волшебству превращаясь из легконогой девчонки в высокородную царственную особу, — я счастлива видеть вас. Прошу извинить, друг мой. — Она повернулась к Гийому Аквитанскому. — Я всегда мечтала попросить совета у государя столь опытного в делах правления и столь умудренного жизнью, каким является король Людовик. Если вашему величеству только будет угодно, — нежно проворковала Никотея.