Владимир Свержин - Сын погибели

— Да ты что, мой дорогой, ума лишился? Федюня с его паранормальными способностями, конечно, очень интересен, но сейчас есть проблемы поважнее. Тем более что там опасно — против Бернара ополчилась едва ли не вся Европа. И, кстати, не забывай, что во многом этот внутренний «крестовый поход» инспирирован как раз Никотеей. Ее нельзя оставлять без присмотра!

— И тем не менее, дядя, я чувствую, ключ к решению проблемы находится именно там.

— Ты говоришь ерунду! Как встреча Федюни Кочедыжника и Бернара Клервосского может сорвать планы Никотеи?

— Пока не знаю. Но может.

— Ты не в силах привести ни одного внятного довода!

— Зато есть куча невнятных. — Лис сделал многозначительную паузу. — Как ни напрягай межушное пространство, не объяснишь. Но век статуи Свободы не видать — идти надо.

— Отдохнуть вам надо, — возмутился Баренс. — Вы всю Систему, всю здешнюю цивилизацию под удар ставите. Это что, непонятно?

— Понятно. Непонятно другое. Мы ее ставим под удар, если идем или если остаемся?

— Вы — опытные оперативники, у вас отменное чутье, но то, о чем вы говорите, — нонсенс! Вся ответственность за результат «похода» ляжет на вас, — отрезал раздосадованный Джордж Баренс, отключая связь.

— А было по-другому?

— Когда вы желаете ехать? — огорченно спросила императрица, и в тоне ее слышалось плохо скрытое недовольство.

— Как можно скорее.

— Тогда не смею вас задерживать. — Никотея вежливо улыбнулась, давая понять, что аудиенция окончена. — Гринрой, — позвала она, когда Вальтарэ Камдель отъехал на достаточное расстояние, — мы недооценили господина рыцаря. Он лжет и что-то скрывает. Проследи, куда направятся он и его люди. И помни: никто из них не должен достичь Бернара Клервосского. Ах да, — императрица остановила собравшегося было уходить рыцаря Надкушенного Яблока, — возьми этот золотой и передай тому, кто готовил нынешнюю трапезу. Она была отменна.

Ворота замка Монтурлен отворились медленно, точно этот процесс каким-то образом причинял боль цитадели. Командир гарнизона вышел первым, за ним оруженосец, держа белый флаг на древке пики без наконечника. Двое рыцарей: один — с лилиями короля Франции, другой — облаченный в цвета Анжу, стали на пути коменданта, держа упряжное ярмо. Пройдя под ним, комендант расстегнул широкий рыцарский пояс и бросил его на обочину дороги вместе с мечом. Отныне его некогда гордое имя не упоминалось больше в числе рыцарей. Единственное, что оставалось, — это жизнь, подаренная милостью французского монарха.

За комендантом и его оруженосцем последовали другие защитники Монтурлена. Скорбь и отчаяние были в их лицах, но ни капли сострадания не видели они в глазах победителей.

— Воистину, мой дорогой Сугерий, Господь — наилучший полководец. Простого капитана гвардии Его Святейшества он умудрил в военном деле куда более, чем всех моих военачальников. Уж не знаю, хорош ли он в честном рыцарском бою, но, как видишь, его хитрый план оказался верным.

— Господь ясно дает понять, на чьей он стороне, — отозвался аббат Сугерий.

— Это, конечно, так. Но, признаться, до сего дня я все никак не мог поверить, что каверза, предложенная ди Гуеско, сработает. — Людовик Толстый оглушительно расхохотался, и те, кто бросал оружие к его ногам, невольно вздрогнули, предчувствуя недоброе.

План Анджело Майорано действительно оказался весьма неплох. К тому моменту, когда отряд французов подошел к Монтурлену, вся округа только и говорила, что о войске герцога Аквитании, спешащем сюда же для соединения с армией короля Франции. Толпы крестьян, срываясь с насиженных мест, бросились под защиту крепостных стен, надеясь отсидеться в каменной цитадели. Но у самых ворот ждал неприятный сюрприз — летучие отряды французов останавливали беженцев, отбирали скот, зерно и остальные припасы и отпускали. До смерти испуганные землепашцы спешили в городские стены, увеличивая и без того немалое число едоков и паникеров. Когда Монтурлен наконец был взят в полную осаду, в нем оказался переизбыток и тех, и других.

Слухи о подходе аквитанцев быстро докатились и до коннетабля де Вальмона, который легко выяснил, что Людовик Толстый с основными силами стоит на месте без движения и явно ожидает, когда герцог Аквитании обрушится на фланг общего врага. Де Вальмон отправил нескольких гонцов к графу Тибо Шампанскому, прося его отвлечь на себя короля, и вскоре получил сообщение, что граф незамедлительно придет на помощь.

Сообщение не было подлогом, но пообещать это Тибо Шампанскому оказалось легче, чем сделать. Неожиданная, точно эпидемия чумы, напасть охватила графство от северных границ до южных. По всей его земле горели замки, деревни, обрушивались мосты, полыхали виноградники — все указывало на целенаправленные действия бандитских шаек, стремительно нападавших и еще более стремительно уносивших ноги при первой же опасности. Шампанские бароны со своими отрядами разъехались по замкам, надеясь защитить свои угодья, а если повезет, то поймать и вздернуть разбойников. И в том, и в другом успех их был невелик. Как ни силился Тибо Шампанский собрать вассалов под знамена, атаковать Людовика Толстого ему попросту было не с кем.

Успокоенный обещанием союзника, коннетабль де Вальмон ринулся на помощь Монтурлену, полагая успеть до прихода аквитанцев и не дать врагам соединиться. Именно этого и ожидал Людовик Толстый. Его удар по растянувшимся на узких проселочных дорогах рыцарским колоннам, обозам и уныло шагающим пешим отрядам был сокрушителен, как удар молота. Никогда прежде Франция не видела такой неправильной войны.

Остатки нормандцев во главе с де Вальмоном бежали к морю, оставив Монтурлен без подмоги. К чести коменданта, он стойко выдерживал осаду и даже сделал попытку вырваться из кольца. Быть может, ему бы и повезло: запертые в крепости силы едва ли не вдвое превосходили осаждавших французов. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому.

В то утро, когда нормандцы, открыв ворота, атаковали позиции французов, со смотровой башни донжона раздался крик: «Они идут!» Скоро с крепостных стен уже было видно, как в клубах пыли к Монтурлену движется рыцарская кавалерия и, увы, совсем не с той стороны, откуда ожидался подход коннетабля де Вальмона. Крик «Аквитания!» повис над полем боя.

Как выяснилось чуть позже, это была не Аквитания, а рыцари Анжу. Людовик в достаточно красочных выражениях описал герцогу Анжуйскому, какую травлю виконт де Вальмон и его сыновья устроили юному Фульку, и триста рыцарей Анжу — втрое больше, чем тот должен был выставить согласно вассальной присяге, — спешили на соединение с французами к стенам Монтурлена. Теперь для защитников цитадели все было кончено — шансов вырваться из западни не оставалось, да и вырываться, по сути, было некуда. Потому, едва узнав о приближении Людовика Толстого, комендант выслал ему навстречу парламентера, предлагая сдать крепость.