Борис Орлов - Робин Гуд с оптическим прицелом. Путь к престолу

Выхожу вперед, благодаря Бога за то, что кругом стоит шум и суматоха, и паломникам не до меня, и сбрасываю капюшон. Придворные кидаются ко мне с криками, но я тут же приказываю всем молчать.

— Слушайте меня внимательно. Я отправляюсь в Англию. Путь неблизкий. Тем, кто откажется сопровождать меня, я разрешаю остаться в монастыре и дождаться моего возвращения. Но, главное, если не хотите пострадать от гнева моего супруга — никому об этом ни слова. Вы живы, пока сохраняете тайну. Проболтаетесь — мой муж вздернет вас на первом же суку, будьте уверены. Так что…

Свита в замешательстве — я никогда не говорила с ними в таком тоне. Ну, ничего, пусть привыкают!

— И запомните, что сейчас здесь, на постоялом дворе к паломникам присоединиться высокородная дама… высокородная дама… — в голове, как нарочно, ни одного имени! — хм… Беатриса… де Леоне. А наша добрая королева Беренгария продолжает возносить молитвы за стенами обители. Всем ясно?

Ответом мне служит почтительная тишина.

Следующее утро началось для меня с яростного рева сержанта де Литля. По-видимому, бедолага искренне полагал, что шепчет, но от его шепота тряслись стены:

— …Все равно не пущу! Дайте ему поспать, mat» vashu! Взяли моду: прынца ни свет, ни заря будить! Он ночью караулы проверял, умаялся, а тут вы!

В ответ раздалось приглушенное дверью бормотание, в котором однако слышались голоса лейтенанта Энгельса, сенешаля Мурдаха и фельдмаршала Паулюса. Судя по всему, они пытались убедить Джона, что им очень, очень-очень нужно…

— А вот сейчас как тресну тебя по башке, Энгельс!..

Вот этого допускать нельзя ни в коем случае, а то ведь треснет, как пить дать! Вставай, солдат, труба зовет…

— Джон, пропусти их немедленно! Я уже проснулся…

Дверь со скрипом, сопровождаемым басовитым бормотанием сержанта де Литля: «Разбудили, изверги!», распахнулась:

— Мой принц!.. Зять мой!.. Ромейн!..

— Так, говорите по одному, а то я ни хрена не понимаю.

Говорить на правах родственника взялся мой бесценный тестюшка:

— Зять мой, ваше высочество! К северным воротам прибыл отряд в три десятка всадников, которые утверждают, что вы обещали им свое покровительство. Они желают принести вам омаж и получить от вас фьеф…

— Немедленно пропустить! Я знаю этих людей!

— Мы так и подумали, мой царственный зять! Их впустили в город, и сейчас они ожидают вашего прибытия под надежной охраной…

Интересно, кого это он счел надежной охраной? Надеюсь не своих «рыцарей без страха и упрека»?..

— …наших валлийских родичей…

Вот это хреново! Эти идиоты могут запросто задраться с моими землячками! А русичи, насколько я могу сообразить, как раз имеют опыт борьбы с подвижным, бездоспешным и нахальным противником. Навострились на всяких там хазарах-печенегах…

— Так, — я оделся с такой скоростью, что оказался бы не последним даже в «учебке». — Двинулись к ним, и поскорее. По дороге расскажете, если еще что-то есть…

Верхами мы добрались до Северных ворот примерно за четверть часа. И вовремя, мать его, вовремя! Русские и валлисские витязи успели уже с успехом преодолеть языковой барьер, и теперь дело шло к всеобщей потасовке. Обе стороны изощрялись в оскорблениях, и руки уже сжимали рукояти мечей, ощупывали стрелы в колчанах и примеривались к лукам и топорам…

— Здорово!

— О! — жилистый выехал вперед. — По здорову ли, принцепс Робер… Гудкович?

— Благодарствую, — надо и мне попробовать придерживаться их манере речи. — Что ж, надумали ли витязи земли Русской под мою длань идти?

— Не розумею, о чем ты баешь, принцепс, но гадаю — об нашей роте. Мы круг дружинный собрали, да и приговорили: быть по сему!

— Славно, молодцы, славно! — повернувшись к своим сопровождающим, я произнес — Тесть мой, славный сенешаль Англии… Короче, деньги нужны, — я быстро пересчитал русских воинов. — Девяносто девять марок. Давай: одна нога тут, а другая — уже здесь!

Славный сенешаль Ральф Мурдах, успевший за время нашего тесного общения и родства уяснить, что мои распоряжения должны выполняться бегом, унесся за деньгами. И очень скоро я сообщил своим подданным, что в наше войско вступили тридцать три богатыря…

— Знакомьтесь, друзья. Это — боярин из далекой Руси, Олекса Ольстинич, — я выдвинул вперед жилистого предводителя своих земляков. — Он и его люди пожелали принести мне клятву верности, потому как поняли, что я воюю за правое дело.

Ближние одобрительно зашумели, хотя тесть и хмыкнул, словно бы про себя:

— Ну да, а серебро — взял…

— Тестюшка… — Я наклонился к нему поближе и прошипел на ухо, — А ты мне по прекрасному и благородному порыву души служишь? И ничего-ничего за свою службу не желаешь? И Машу за меня бы отдал, если бы я Хэбовым сыном оказался? Вот то-то: молчи-ка в тряпочку, да с новыми товарищами дружбу води. Ты же — сенешаль, по-ихнему — «воевода»…

— Voevoda, — тесть пробует слово на вкус. — Voevоda, voevoda…

Услышав знакомое слово, русичи подтягиваются, а Олекса Ольстинич делает шаг вперед:

— Исполать тебе, славный воевода… — он вопросительно смотрит на меня.

— Ральф Мурдах, — подсказываю я ему. — Великий сенешаль английский.

— Исполать тебе, славный воевода, скинь-шиш-кисель ангельский, Ральфий Мурдахович…

— И посла же господь имечко, — прошептал благоговейно один из дружинников. — Эдаким едино ворогов пужати, або нечистого закляти…

…Через пару часов, я беседовал с моими новыми «гвардейцами» — бойцами «русской сотни». Правда, до сотни им еще далеко, ну да лиха беда начало… А вот, кстати:

— Олекса, а ты ж вроде говорил, что вас три десятка и еще четверо? Так куда еще-то один делся? Там остался, или погиб при вашем побеге?

— Да сказнили мы его, — сообщает боярин после секундной заминки. — Ишь, удумал, поганец: о нашем круге да приговоре данам поведать…

Он делает долгий вкусный глоток вина и грустно замечает:

— Недаром про него молва шла, будто матка его не от мужа сваво, а от половчина-полоняника понесла. Слюбилась, змеюка, вот и выродила выродка… — И, заметив мое удивление, поясняет, — Да мы его втихую. Жилу подсайдашником перехватили — он и охнуть не успел…

И пока я пытался переварить разъяснения, в очередной раз восхититься принятым здесь методам убеждения и понять, что за зверь «подсайдашник», Олекса Ольстинич неожиданно, понизив голос, выдал:

— Ты, принцепс, не боись. Про род твой мы ни единой душе не обмолвимся. То, что ты Гудкова племени — так нам то и ладно: Гудок, он завсегда удалый был, баской добычей славен. А ты, по всему зримо, в батьку задался…

Собственно говоря, это как раз меня не удивляет. Русичи уже поведали, каково на чужбине живется. Гривны — это, конечно, хорошо, но русичам хотелось еще и какой-то определенности. А ее-то как раз и не было: русским воинам не разрешалось покупать в Дании землю и заводить поместья. Короче говоря, славные датчане превратили знатных дружинников в простых наемников, а их это никоим образом не устраивало. Да еще выяснилось, что эти гривны были меньше чем четверть от марки, так что мое предложение оказалось куда как кстати. Русичи уже и сами подумывали, не свалить ли куда-нибудь, на вольные хлеба, то есть заняться каким-либо «благородным промыслом, типа пиратства, разбоя на большой дороге или ввязаться в какую ни на есть войну, на одной из сторон. Желательно на той, где платят побольше…