Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]

— Всю? — внимательно следивший за ходом рассказа Франческо подался вперед и насторожился, почуяв приближение самой захватывающей части истории.

— Всю, — трактирщик уткнулся в свою кружку, а компания терпеливо ждала. — Так объявлено и записано во всех хрониках. После Дагоберта еще семьдесят лет страной правили его потомки со стороны дальних родственников, прозванные «королями-бездельниками». Последнего из них, Хильдерика, сверг отец Карла Великого, и королями франков стали Каролинги, дети Карла Мартелла, Пепина и прочих. Правда, ходит слух… Я повторю, мессиры, это только слух и ничего больше, ведь вы просили рассказать вам необычную историю о прошлом, так? — что старшей дочери Дагоберта удалось бежать из Стенэ вместе с преданными ей людьми и младшим сводным братом. Этот отряд пересек почти всю страну и укрылся на родине Гизеллы, в Разесе.

— Который существует до сих пор, — не спросил, а утвердительно сказал Франческо.

— Куда он денется, — уныло кивнул трактирщик. — Перестроенный, конечно, и название у него теперь иное, но стоит на прежнем месте.

— И кто там живет? — спросил Гай. История ему понравилась, только он не мог решить, как к ней относиться: как к местной легенде или все-таки как к сильно изменившейся от времени правде. Ему не доводилось ранее слышать про короля Дагоберта, хотя о династии Меровингов и ее печальном конце он знал. Что ж, если рассказ — правда, значит, где-то в предгорьях Пиренеев обитают дальние наследники былого королевского рода. Что здесь необычного? Когда герцог Вильгельм Завоеватель пришел в Британию и разбил войско саксонского короля Гарольда, семейству Гарольда предоставили защиту и право остаться в стране или покинуть ее, перебравшись к родственникам. Королева Эльфрида и ее дочь Эдгита предпочли уехать в Данию, на родину королевы. Принцесса Эдгита потом вышла замуж за одного из правителей земли антов-словинов…

— Семейство де Транкавель, — с непонятной интонацией, одновременно презрительной и уважительной, произнес папаша Тардье. — Они, и еще Плантары, Бланшфоры и А’Ниоры — у них в горах целое маленькое королевство, с укрепленными замками, армией и своими законами. Им наплевать на Тулузу и тамошних графов, им наплевать вообще на весь белый свет. Они — Меровинги, и этим все сказано.

— Они настолько верят в сказку о спасшемся принце? — удивился Франческо.

— Люди вообще склонны придумывать сказки, а потом забывать о том, что это их собственный вымысел и принимать былые выдумки за непреложную истину, — тоном непризнанной пророчицы изрекла мистрисс Уэстмор и поднялась. — Мэтр Тардье, примите мою благодарность. Стоило остановиться в вашем трактире только для того, чтобы выслушать это крайне занимательное повествование. Жаль, нам никогда не доведется воочию узреть его героев или хотя бы их потомков… Мессиры, я вынуждена покинуть ваше приятное общество до утра. Если вы не хотите завтра клевать носами и зевать, вы последуете моему примеру. Кстати, вино у вас опять кончилось.

Не поверивший столь печальной новости Мак-Лауд наклонил бочонок над пустой кружкой, но получил только несколько медленно вытекших капель. Фитиль прогоревшей до донышка лампы выбросил прощальный язычок огня и погас, оставив компанию посреди шелестящих виноградных листьев навеса, синего бархатного простора ночи и непривычно ярких звезд провинции Лангедок.

Утро следующего дня выдалось на редкость суматошным: казалось, все обитатели «Берега реки» решили одновременно тронуться в путь. Кое-кто направлялся в сторону гор, но большая часть постояльцев уходила по старой, проложенной еще римлянами, дороге вдоль Гаронны, намереваясь поспеть к празднику в Тулузе. На конюшне постоялого двора царило форменное столпотворение из людей, лошадей, мулов и ослов; обычно покладистые животные, заразившись царящим вокруг настроением, всячески усложняли хозяевам жизнь, кому-то в суете уже успели наступить копытом на ногу, а кого-то визгливо обвиняли в попытке стянуть чужую уздечку.

Единственный островок спокойствия в этом бурном море сидел на срезе большой каменной поилки для лошадей, и издалека Гай принял его за Франческо — из-за виолы в руках и слегка отсутствующего вида. Однако сэр Гисборн вспомнил, что принадлежащий их попутчику инструмент давно убран в кожаный футляр, и вряд ли Франческо позволил себе столь откровенно бездельничать.

Неизвестный пошевелился, окончательно развеяв сомнения Гая. Мессир Бернардоне-младший точно не мог похвастаться соломенными, добела выгоревшими на солнце лохмами. Устроившийся на краю поилки человек не замечал окружающей суеты, равнодушно взирая поверх проходивших рядом с ним людей и меланхолично перебирая струны. Он выглядел так, будто служил живым украшением серого каменного корыта, и сэр Гисборн в очередной раз подивился странностям местных порядков: в Лондоне подобного типа уже давно бы попросили не мешать прочим горожанам. Здешний же народ, похоже, давно привык к необычным выходкам приезжих. А может, у этого человека имеется какое-то право сидеть на избранном им месте?

Так ничего и не решив, Гай прислушался к еле различимой в общем гаме рваной тревожной мелодии, разобрав совершенно непонятные слова:

Окончательно впавший в тягостное недоумение сэр Гисборн огляделся в поисках кого-нибудь, способного разъяснить ему смысл увиденного, и остановил пробегавшего мимо молодого парня, прислуживавшего в трактире, спросив:

— Любезный, кто это у вас торчит посреди двора, словно пугало в огороде?

Работник папаши Тардье глянул в указанном направлении и досадливо скривился:

— Опять притащился… Вы, мессир, не обращайте на него внимания, я его сейчас выставлю. Это Лоррейн, он из Прованса и слегка того, — парень выразительно постучал себя согнутым пальцем по голове. — Вообще он тихий, шляется туда-сюда, никому не мешает, иногда его в замки пускают — поет он здорово. Только случается, на него как накатит — спасайся, кто может… Лоррейн, матушку твою вдоль и поперек!

Беловолосый незнакомец с явной неохотой повернулся на крик.