Андрей Мартьянов - Вестники времен [= Знамя над Тауэром]

— Извольте, мессир жених мой.

Казаков уловил настолько недвусмысленный взгляд Элеоноры, что схватил поганого котяру за шиворот, бесцеремонно затолкал возмущенно мяукающий подарочек в клетку, дабы не смылся окончательно (расплачивайся потом, жизни не хватит!) и тенью отправился вслед царственным обрученным. Беренгария сделала несколько фигур с королем и вдруг, весьма натурально побледнев, заявила Ричарду, что у нее разболелась голова и она больше не хочет танцевать. Это услышали все, кто находился рядом, но Ричард не унывал — место принцессы с удовольствием заняла бы любая другая дама. Впрочем, к королю моментально подбежал Бертран де Борн, и они отправились в уголок — беседовать о поэзии, надо полагать.

— Давайте танцевать, — Беренгария стояла перед Казаковым и томно улыбалась. — Вы ведь мне не откажете, мессир Серж?

— Ох… Вы же сказали королю, будто дурно себя чувствуете… — заикнулся оруженосец.

— В его обществе кто угодно станет ощущать себя нездоровым, кроме… Впрочем, указывать прямо неприлично. Так вы согласны?

— Я не умею, — отбрыкнулся Казаков.

— Все очень просто! — Беренгария взяла его за руку и потянула на свободное место в самом конце выстраивающейся к новому танцу цепочки. — Следите за другими мессирами и ступайте в такт.

Действительно, все оказалось очень несложно. Человеку, обладающему внимательностью и хоть немного умеющему владеть своим телом, было достаточно минуты, чтобы понять основные фигуры. Шажок назад, шажок вперед, вытянуть руку, коснуться пальцами ладони принцессы, разворот, два шага в сторону, потом вновь приблизиться к даме… Это даже не танец, а, скорее, куртуазный ритуал, состоящий из десятка самых простых движений. Главное — поддерживать осанку и, как советовал Остап Бендер, надувать щеки для значительности. Универсальная рекомендация.

Следующий танец выглядел чуточку посложнее, но Казаков уловил ритм и вошел во вкус. Благородные господа теперь менялись местами в цепочке, переходя от одной дамы к другой. Глаза оруженосца встретились со взглядом новой партнерши — о, да это же госпожа из рода де Валуа! Такой герб узнает любой, кто читал Александра Дюма: три лилии с перевязью. Потом попалась какая-то местная девочка, потом полноватая бургундская мадам в возрасте… И все, как одна, оглядывали Казакова со странной заинтересованностью. Ему это не понравилось. Внимательные уши светских львов и львиц различили, как Беренгария отказала Ричарду и тотчас вышла к танцу с невзрачным и не особо привлекательным оруженосцем. Положеньице… Остается только делать морду валенком и продолжать.

Ближе к полуночи музыка становилась все веселее, танцы — более раскованными, гости накачались вином, разбившись на группки, а за столами велись громкие разговоры. Те, кто постарше, вспоминали минувшие войны, Второй Крестовый поход, давно умерших королей и рассказывали друг другу последние новости из Палестины. Молодежь либо флиртовала, либо отправилась к героям вечера — Ричарду и де Борну. Танкред, убедившись, что праздник идет как надо, пошел танцевать, его примеру последовал Филипп-Август, которого едва не насильно оторвала от тарелки герцогиня Бургундская. Неожиданно появилась Элеонора, встав рука об руку с совсем молодым неизвестным рыцарем. Ее тоже уговорили, а для любого дворянина сделать несколько па с самой Элеонорой Аквитанской … Этим можно гордиться до старости. За королевой-матерью тянулся целых хвост поклонников от семнадцати до семидесяти, но пожилая дама явственно отдавала предпочтение тем, кто помоложе. Впрочем, она быстро утомилась и вернулась к столу.

Казаков устал удивляться. Начитавшись Дюма, Эко и Дрюона он был убежден в том, что в Раннем Средневековье, хотя бы при королевских дворах, блюдется достойная монархов чопорность, но действительность разбила все, даже самые смелые, предположения о местных нравах. Конечно, к венценосцам относились с необходимой вежливостью и почтением, но на приеме у Танкреда никто не вел себя подобно королю-неудачнику Людовику XIII Бурбону из «Трех мушкетеров» и его подданным, метущими шляпами перед королем, почитаемым в качестве едва ли не полубога. И уж конечно Ричард или Филипп никогда не додумаются до формулы «Государство — это я», потому как здесь все еще действует закон «Король — лишь первый среди равных».

Веселье продолжалось и после того, как на башне мессинского замка отзвонили полунощницу. [59] Примерно два часа ночи. Гости Танкреда развлекались, кто-то ссорился и вызывал обидчика на поединок завтра с утра, юная парочка спряталась за колонной и увлеченно целовалась, другие слушали песенное состязание, устроенное фаворитом Ричарда, бросившего вызов всем желающим — откликнулись немногие, включая менее известного, но тоже одаренного трубадура Робера де Монброна. Мишель танцевал, в паузах бегая послушать певцов, а Гунтер, обнаружив случайно затесавшегося в англо-французско-норманнскую компанию немецкого рыцаря, расспрашивал его о жизни в Священной Римской империи.

Львиное Сердце исчез из поля зрения как поклонниц, так и тщательно охраняемой мессиром Сержем Беренгарии.

Как бы Элеонора не жаловалась на возраст, усталость или появившиеся к старости болезни, она оставалась той, кем и была всегда: королевой, способной заметить все, услышать всех и использовать свое привилегированное положение во благо семьи и государства. С шестнадцати лет она, тогда еще неискушенная в тайнах большого света аквитанская принцесса, находилась при королевских дворах, училась, приобретая незаменимый опыт, находить союзников и стравливать друг с другом врагов, одним коротким словом разрешать, казалось бы, безвыходные ситуации, и нежными нашептываниями соблазнять монархов. Сейчас Элеонора Пуату, поглядывая на веселящихся дворян, среди которых было множество ее родственников, друзей молодости и отпрысков господ, когда-то испытывавших к очаровательной королеве самые нежные чувства, ничуть не жалела о прожитом.

Первый брак Элеоноры не заслуживал названия удачного. Людовик VII, набожный, угрюмый и вечно недовольный всем миром король Франции, за которого она вышла замуж в 1137 году, не сумел стать ее любимым, и даже не являлся другом: многие династические браки заканчивались тем, что супруги растрачивали лирические чувства на любовников и любовниц, но были верными союзниками в политике. С Людовиком не получилось даже этого. Странный договор, заключенный между Элеонорой и сумрачным французом, гласил: если в ближайшее время родится наследник трона, она остается королевой Франции. Если на свет появится девочка — Людовик обратится к Папе Римскому с просьбой о разводе. Элеонора родила дитя женского пола, Папа одобрил расторжение брака, а уже через два месяца влюбленная в английского принца Генриха великая герцогиня вышла замуж за последнего, принеся ему в приданое всю Аквитанию. Элеонору и Генриха разделяло девять лет разницы, но это ничуть не мешало их высоким чувствам.