Валерий Елманов - Крест и посох

Разумеется, никто из вдумчивых ученых этот абсурд всерьез не воспринял.

Лишь по прошествии времени уже в наши дни рядом историков, среди коих и автор этих строк, удалось установить истину.

Она заключается в том, что под именем Вячеслава таился правивший в удельном Кукейносском княжестве один из полоцких князей Вячко, который после потери своего удела, отнятого рыцарями Ливонского ордена, перебрался на восток, в Рязанское княжество…

Онуфрий и прочие бояре во главе двух сотен воев подъехали после полудня и выразили удивление, что дружина князя еще не готова к выступлению на Исады.

Константин открыл было рот, чтоб напомнить про Перунов день, но… так и закрыл его, не сказав ни слова, ибо в этот миг до него дошло, какой чудовищный прокол он допустил, неправильно посчитав даты.

Главное, по истории он хорошо помнил, что Перунов день, на который назначена встреча князей в Исадах, был одним из самых что ни на есть неистребимых и неугасимых языческих праздников.

Христианская церковь долго и упорно сражалась с неразумными славянами, которые в этот день устраивали массовые гулянья в дубовых рощах и совершали деяния, не вписывающиеся в православные каноны. Тогда было решено их надуть, и попы объявили, что в этот день надлежит отмечать праздник Ильи-пророка, который хоть и святой, но весьма похож на Перуна, будто перенял у кумира язычников мощь и силу стрел-молний, власть над громом, грозами и прочим буйством небесных стихий.

День этот праздновался на родине Константина достаточно шумно, его знали все, поэтому ошибки быть не могло — это именно второе августа.

Беда была в том, что из памяти совсем выскочило, что надо минусовать дни, на которые был сдвинут календарь после революции, в тысяча девятьсот восемнадцатом году.

А если их отнять, то получалась совсем иная дата — двадцатое июля.

Сегодня было восемнадцатое, и выдвигаться надлежало уже завтра с самого рассвета, чтобы за день покрыть весь путь, не столь уж и близкий, хотя и не такой дальний, всего шестьдесят верст.

Впрочем, это беда была поправимой.

Онуфрий тут же принялся распоряжаться, испросив на это исключительно ради приличия княжеского разрешения, и где-то к вечеру все было уже готово.

А вот то, что большая часть дружины, причем состоящая из самых лучших воев, ушла в набег и вернуться никак не успеет, исправить было уже нельзя.

Когда они вместе с Ратьшей высчитывали примерную дату возвращения, то сошлись во мнении, что прибытие их назад где-то аж в конце июля вполне реально, то есть даже оставался запас во времени.

А учитывая то обстоятельство, что дружину надо показать всем князьям как бы невзначай, но во всей красе, во всей своей доблести, старый воевода получил задачу высадить людей из ладей прямо в Исадах, на рассвете первого числа, то есть в канун встречи, чтобы у прочих было время все обмозговать, принять существование могучей силы Константина как непреложный факт и… смириться с неизбежным.

Тогда и самое начало переговоров не вызовет особых осложнений, да и князю Глебу не потребуется никого провоцировать на ссору и скандал.

А зачем, если внезапно окрепший ратной силой родной брат не просто показал крепкие зубы, но и продемонстрировал, что не собирается выходить из воли большака, как тут именуют главу рода.

То есть получится, что Константин вроде бы, с одной стороны, и разрушит его не очень-то хорошие замыслы, но с другой стороны — сделает все равно по его воле и в строгом соответствии с его желаниями, но мирным путем.

Почти мирным.

Разумеется, кто-то непременно посчитает, что ожский князь так поступает с корыстью, ведь детей-то у Глеба не имелось, а даже если бы они и были, все равно, согласно лествице [32] Лествица , или лествичное право, — порядок наследования княжеской власти в средневековой Руси, включая верховную, когда власть передается от брата к брату. Только после того как уходил из жизни последний из братьев, власть возвращалась в руки старшего сына самого старшего брата и т. д. Отсюда и извечные конфликты между дядьями и племянниками, ибо последние постоянно норовили захватить власть «не в очередь». Начиная уже с конца XI в. это право соблюдалось далеко не всегда. Князья порой вели себя как обычные бандиты, ибо, как заявил воинственный внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславич Волынский, «не место идет к голове, но голова к месту», то есть кто сильнее, тот и прав. , следующим править на Рязани брату Изяславу, а за ним наступит черед и Константина.

Ну и пускай считает!

Теперь же все выходило наперекосяк, ибо хвалиться нечем — не появится на встрече князей накануне Перунова дня овеянная славой недавних боев и нагруженная обильной добычей княжеская дружина, ибо в эту пору она еще только-только приступит к разборке с мордовскими племенами.

К сожалению, ни разу в момент обсуждения сроков возвращения Константин не сослался на то, что встреча состоится в Перунов день. Тогда бы тут же всплыла несуразица в датах, и Ратьша, нахмурив лоб, поинтересовался бы у князя, при чем тут второе августа.

А это случилось бы обязательно, ибо Перуна воевода помнил хорошо, и не только помнил, но и почитал, невзирая на массивный золотой крест, запрятанный на груди, — подарок епископа Арсения, которого Ратьша лет десять назад вырвал из рук половцев. Скуп был духовный владыка, но расщедрился и, сняв с себя крест вместе с тяжелой золотой цепью, одарил им отважного воеводу.

Словом, если бы Константин хоть раз упомянул Перунов день при Ратьше, то все было бы иначе. Теперь же ему предстояло ехать с одними «курощупами», и надежд на то, что «производственное совещание» затянется аж до возвращения из похода его дружины, не было никаких.

Но и это было полбеды.

Главное случилось уже сегодня, когда они отмахали немало верст и миновали Рязань, оставив ее несколько в стороне.

Едва ее крепкие бревенчатые стены, кажущиеся игрушечными на таком расстоянии, и золоченый купол каменного храма Бориса и Глеба стали удаляться от неуклонно движущегося вперед солидного, сотни в три, отряда, как конь под Константином внезапно споткнулся.

Дорога в общем-то была почти ровной, хорошо накатанной телегами и повозками. Небольшая ямка, в которую угодил левым передним копытом жеребец, оказалась чуть ли не единственной на ней.

Вроде бы ничего страшного не произошло — и лошадь ногу не сломала, и Константин из седла не выпал. Однако именно в этот самый миг в его мозгу что-то щелкнуло, сработал какой-то непонятный тумблер и невидимый оператор мышкой вывел на экран монитора невидимую им ранее страничку.