Анатолий Логинов - Социалистический реализм

Проверка сама по себе была сложным вопросом. Было совершенно непонятно, как проверять, на что проверять. Чем интересоваться в первую очередь, а про что и 'забыть'…

Допрос Вашакидзе, плавно перешедший в товарищескую беседу, немного разъяснил происходящее. В СССР последние двадцать лет строили социализм, а 'будущники' – капитализм. Точнее, ломали всё, до чего могли дотянуться. Прав был товарищ Сталин в вопросе об усилении классовой борьбы. На паромах, по утверждению Кахабара, буржуев нет, те самолётами летают. А здесь – деклассированный элемент, дети рабочих и крестьян, вынужденные заниматься 'челноченьем' и перегоном. Нет, товарищ капитан, не деклассированный элемент. 'Челноки' по сути своей – спекулянты, а точнее, если смотреть по объемам, то мешочники. Водители же грузовиков, если сами не хозяева, то такие же рабочие, как и любые водители. А если хозяева – тоже мешочники. И все заражены буржуазной моралью. Если по закону, то всех можно сажать. Дача взяток, валютные операции и спекуляция. Формально все преступления совершены в других странах, законам которых не противоречили. Хотя, взятки, наверное, противоречили… И еще Вашакидзе прав. В первую очередь, каждого нужно рассматривать как крайне ценного специалиста, очень нужного стране. Те же грузовики, длиной в половину железнодорожного вагона, больше никто водить не умеет. Но проблема в том, что люди эти не изменились, и его, капитана Тучкова задача сделать так, чтобы не они влияли на общество, а общество влияло на них. Сюда бы Макаренко. Александр вспомнил "Педагогическую поэму", и подумал, а можно ли считать приплывших на паромах беспризорниками, брошенными государством. Идущими на преступления от безысходности. Которых даже не воспитывать, а просто пригреть надо. Кого пожурить, кого приструнить, кого пожалеть, а кому и просто помочь. Нет, это взрослые люди, прекрасно понимающие, что делают. Кахабар же не таскал из Турции кожаные куртки, а служил на границе. Что остальным мешало? Денег хотелось? Однако, наверняка есть и те, кто ехал посмотреть на дальние страны. И они могут быть своими людьми. Как отделять? И как выявить настоящих шпионов, если маленькая такая коробочка позволяет связаться с любой страной мира, и ничем ты ее не перехватишь.

Пока ясно только одно. Тех, кто не захочет оставаться, загрузить на "буржуинский" паром и отправить обратно, взяв предварительно расписку в отказе от гражданства СССР. И директивы такие, и сам Тучков с этим согласен. Попутчики не нужны. Остальных надо перевоспитывать, и контролировать. Пока не станут советскими людьми, а враги не проявят свою сущность. Работы-ы…

А как разгружать паромы? Ладно, пусть над этим дирекция порта думает, для него главное – люди. Люди – это кадры, а кадры решают всё.

У ворот порта капитана буквально за пуговицу поймал директор ближайшей МТС, товарищ Мгеладзе:

– Товарищ Тучков, у вас проблема с расселением прибывших? Наша МТС готова принять десять – пятнадцать человек, а мы ночью обсудили с председателями колхозов, и они возьмут к себе, на первое время, по пятьдесят – сто. Только разрешите нам самим выбрать, кого брать?

'Вот же волчара, никогда своего не упустит! Не зря 'мгели' означает 'волк', – подумал Тучков. – Надо выяснить, от кого произошла утечка информации. А с другой стороны – баба с возу'.

– Хорошо, товарищ Мгеладзе, если исполком не будет против. Но что за проблема, почему ко мне?

– Нас в порт не пускают, – сознался Мгеладзе.

– Нас? – переспросило Тучков. Директор молча показал на группу человек в десять, стоявших невдалеке.

'Десять на сто – выходит почти тысяча человек. Чем не решение? А наблюдение наладим' – Тучков мыслил прагматично, но и контроль упускать не хотел: – А где их участковые? – потом повернулся к председателям. – Товарищи, подойдите.

Когда те подошли, и закончили вразнобой представляться, Тучков сказал:

– Товарищи, учтите, вы берёте на себя большую ответственность. К вам попадут люди, лишившиеся всего привычного, дома, семьи, друзей. А для нас важен каждый человек. Вы будете обязаны стать им новой семьёй. И почему вы без участковых? Отбор должен проводиться вместе с ними. И я буду спрашивать с вас за каждого, кого вы возьмёте.

Вперёд выдвинулся грузный, что не мешало ему быть очень подвижным, Апостолиди:

– Кали мера, товарищ Тучков, – он всегда так здоровался, как бы подчёркивая, что, когда большинство греков после революции уехало в Элладу, в его селе остались все. Строить первое в мире государство рабочих и крестьян, – помните, когда к нам привезли детей из Испании, разве они не стали нашими детьми?

– Кали мера, Одиссей Анастасович, – ответил капитан, – вы составили заявку?

Ему протянули список из одиннадцати фамилий, написанных химическим карандашом.

– Пройдёмте, товарищи, – и Тучков направился к проходной порта.

– Сержант Нестеренко!

– Я, товарищ лейтенант!

– Значит так, Василий, – на начальнике лица нет. Ну, верно, он за последнее время спит только тогда, когда с ног падает, – Берешь телегу и дуешь в Волынку. Михеич нам гостинцев обещал. Заберешь, привезешь сюда. А то на союзников из будущего нам довольствия комендатура не выделяла, а кормить их надо. Заодно узнаешь, как там дела. Возьми с собой… Во! Фридлендера возьми. Тебе полезно антисемитизм свой лечить.

– Никакой я, товарищ лейтенант, не антисемит! Аврик – хороший парень, пооботрется, отличный пограничник будет.

– Тем более. Вот его и возьми. Одна нога здесь, другая там.

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Еж твою двадцать восемь через синхрофазотрон и адронный коллайдер в горбатую спину!

– Стакан!

– Перебьешься! 'Ёж' – слово нематерное. А колючее животное!

– А этот… 'синхо…', ну и то, что в спину.

– Тоже нематерное, – заступился Егор, – вполне себе приличные устройства. Что там, Лех?

– Сам посмотри.

Егор подошел. Из тщательно очищенного от снега льда торчала головка крюка с продетой в серьгу петлей веревки.

– Это что? – спросил Лешка.

– 'Морковка', – ответил Егор, рассматривая железку с не меньшим удивлением, – ледовый крюк. Использовался раньше. Когда буров не было. В лагерях еще есть запасы. Иногда их в скалы долбят, 'точки' вечные получаются.

– Это я и сам догадываюсь, не дурнее паровоза, – съязвил Лешка. – Какому… – он проглотил матерное слово, правда, целиком от ругани не избавившись, -… дятлу, пришло в голову изображать из себя дятла?! Буры уже лет тридцать, как есть! А петля? Это же пенька, мать ее!

– Причем, новенькая, – согласился Егор. – На ней мухи ни разу того, чик-чик, не делали.