Андрей Колганов - Жернова истории. Ветер перемен

В этих хлопотах пролетел март, а в апреле 1920 года поляки, нарушив перемирие, перешли в наступление против нашего Юго-Западного фронта, захватив Киев. В ответ командзап Гиттис, в соответствии с директивой РВС, нанес удар по полякам правым крылом своего фронта и Мозырской группой. В отсутствие серьезных пополнений удар был не слишком удачный. Немного продвинувшись вперед, наши войска под нажимом поляков попятились назад и даже сдали Минск. Поэтому теперь из тылов выскребалось все, что можно. В том числе и из войск ВОХР. Но что мы могли дать? На момент польского наступления в составе войск ВОХР Западного сектора осталось всего две отдельные стрелковые бригады двухбатальонного состава — 31-я и 41-я, несколько отдельных батальонов охраны железных дорог, да несколько отдельных стрелковых батальонов, подчинявшихся местным органам ВЧК. Ну, и отряды ЧОН, которые вообще не пойми кому подчинялись — то ли нам (в оперативном отношении), то ли партийным комитетам, то ли ВЧК…

В штабе сектора в Смоленске я столкнулся с командиром 31-й осбр Михаилом Ивановичем Смоленцевым. Батальоны его бригады — 128 и 129 осб — после взятия Минска поляками несли охранную службу в районе Борисова и Бобруйска. Его зычный голос, вещавший что-то с немалым темпераментом, был слышен издалека. Вхожу и тут же попадаю под прицел его быстрых глаз:

— А, комиссар! (Как-то не желал он выговаривать «заместитель начальника Западного сектора войск ВОХР по политической части»). Вот ты скажи, дело ли это — оголять тылы фронта?

— Не дело, — отвечаю. — Да что случилось-то?

— Еще не случилось. Но может случиться! — Михаил Иванович бьет кулаком по столу, от души, но соблюдая меру. — Гиттис хочет забрать у меня батальон для пополнения войск фронта. Мало ему, что 2-ю осбр уже фактически отдали 14-й армии. Теперь и до моей бригады добрался, как есть раскассировать хочет! — На этот раз он уже не бьет кулаком по столу, а потрясает им перед собой.

— Угомонись, Миша! — прикрикнул на него Чайковский. — Надо будет фронту, так всю твою бригаду отдадим.

— Да? — запальчиво восклицает Смоленцев. — А что у него в тылах будет твориться, Гиттис подумал?

— Ладно, остынь, — продолжал нажимать на него начальник сектора. — Я тебя понял. Переговорю с командзап, попробую утрясти вопрос.

— Товарищ Смоленцев прав, — влезаю в спор, — у нас и так людей не хватает прикрыть все, что нужно. По сути, и брать-то у нас особо нечего. И так, сами ведь знаете, в конце 1919 года отдали целую бригаду. А если еще возьмут, так тут такая анархия начнется, что Гиттис сам за голову схватится. Надо ему объяснить.

— Попробую, попробую, — уже более примирительным тоном отозвался Чайковский.

К счастью, жертвовать нашими скудными силами не пришлось. Вступивший 29 апреля в должность новый командзап Тухачевский издал директиву, согласно которой все войска Западного сектора ВОХР подчинялись РВС Западного фронта. Однако той же директивой Тухачевский предписал сохранить эти войска только для несения их специальной службы и запретил отвлекать их посторонними назначениями ввиду роста местного бандитизма в пределах Витебской, Смоленской, Гомельской и Псковской губерний.

Тухачевский всеми силами пытался исполнить пожелание начоперупресп довести численность дивизий до 9000 штыков. Однако при практически полном отсутствии пополнений из центра сделать это было затруднительно. Все запасные полки были опустошены, с весьма неспокойной линии перемирия с Латвией была снята 11-я дивизия, а еще ранее — 51-я пограничная. Кое-что для фронта дали организации Всевобуча — и все.

Тухачевский подготовил новое наступление. Но и майская операция, предпринятая без сосредоточения значительных сил, против польской группировки, которая как раз собрала ударный кулак для своего наступления, была малоуспешной. Белополяков поначалу снова удалось потеснить, но они быстро оправились и нанесли контрудар. Впрочем, и наступление поляков большого успеха им не принесло, — их остановили примерно на линии Полоцк-Бобруйск, и по рубежу Западной Двины.

На фронте наступило некоторое затишье — бои продолжались, но без решительных усилий, и, соответственно, без решительных результатов с обеих сторон. Именно в этот момент в нашем секторе ВОХР произошла передислокация — 151 осб убыл в 107 осбр, на охрану Нижегородской железной дороги. Взамен же к нам из Саратовской губернии перекинули аж целую бригаду — 25-ю осбр. Все бы хорошо, вот только бригадой она была лишь по названию, ибо имела в составе всего лишь один батальон — 165-й осб.

Вот в роту этого вновь прибывшего батальона, которую расположили в Себежском уезде Витебской губернии, и надо было мне отправиться для проведения политзанятий. Да заодно и прощупать, как там с политико-моральным состоянием нашего пополнения.

При иных обстоятельствах от этой поездки можно было получить немало удовольствия. Себеж — старинный городок, очень живописно расположенный у северной оконечности узкой перемычки, разделяющей два красивых озера — Себежское и Ороно. Но военные будни позволяли уделять этим красотам — даже в самом лучшем случае — лишь мимолетное внимание.

Если до этого момента мои воспоминания… Мои? Осецкого, конечно. Хотя уже давно я почти не отделял собственную личность от личности Осецкого, эти воспоминания были все-таки его, а не мои. И вот, его воспоминания, до этого момента лишь бегло скользившие по событиям, в которые он был погружен во время службы в войсках ВОХР, вдруг приобрели объемность, детальность, можно даже сказать — красочность. Вот и себежские озерные пейзажи вдруг вспомнились.

Стояла жаркая июньская погода, когда я (ну, пусть будет я — ведь теперь эти воспоминания принадлежат и мне тоже) отправился с попутными эшелонами сначала от Смоленска до Витебска, затем от Витебска до Великих Лук, а уже оттуда, проторчав двое суток на станции — до города Себежа, уездного центра Витебской губернии (затем, с 1924 года перекочевавшего в Псковскую). Разыскав казармы, где квартировала 2-я рота 165-го осб, нашел ротного командира — молодого парня с окающим волжским выговором, довольно-таки споро распоряжавшегося в своем ротном хозяйстве, предъявил ему свои бумаги и представился.

— Ну, будем знакомы, — протянул он мне руку, мельком просмотрев бумажки, — Фёдор Иванович Романов. (Ого, — мелькнула непрошенная мысль, — прямо-таки «царь Федор Иоаннович» нарисовался).

— Осецкий, Виктор Валентинович.

День уже начал клониться к вечеру, поэтому, не мешкая, роту (за исключением, понятное дело, караульных и исполнявших наряды), собрали для политбеседы в дворике у казармы. В помещение решили не идти из-за духоты по летнему времени. А во дворе росло несколько старых лип с пышными кронами, в тени которых можно было спастись от жары. Если бы они еще и цвели, то с их благоуханием дворик вообще превратился бы в райское местечко. Но для цветения липы было еще рановато.