Алексей Фомин - Жребий окаянный. Браслет

– Гурьян Гурьяныч, – вкрадчиво начал свою речь Валентин, – я понимаю, что в государстве каждое сословие свою роль играет и свою ношу несет. Крестьянин всех кормит. И это его главное предназначение. Купец и мастеровой товар привозят и торговлю налаживают, чтоб обмен товарами, здесь произведенными и иноземными, осуществлялся. Чтобы нигде ни в чем недостатка не было. Духовенство о душе нашей печется. Бояре, дети боярские и дворяне царскую службу несут. В мирное время советом или как государь поручит, а в военное – саблю в руки берут и на коня садятся. Есть в нашей стране еще одно сословие. Это казаки. Те вообще только воинскую службу несут и в военное, и в мирное время. И так было на Руси испокон веков. Правильно?

– Правильно, – согласился Гурьян Гурьяныч. В голосе его уже сквозил холодок. Уж не собрался ли этот мальчишка его жизни учить?

– Но из того, что так было раньше, вовсе не следует, что так будет всегда. – Жизни учить Прозорова Валентин не собирался, а вот прочесть небольшую лекцию о разных стадиях и фазах развития феодализма хотел, но вовремя уловил изменения в тоне хозяина. Гурьян Гурьяныч, похоже, напрягся, а его симпатия к гостю мгновенно улетучилась. Валентину пришлось вносить поправки в задуманную речь по ходу дела. Прозоров человек практический. А что для такого человека может быть более доказательным, чем примеры из реальной жизни? – Вот, например, я слышал, что раньше, лет двадцать – тридцать назад, торговля, не в пример нынешней, куда лучше была. Так, Гурьян Гурьяныч, или врут люди?

– Почему ж врут? Так оно и было.

– Наверное, Гурьян Гурьяныч, из-за войн постоянных, что в Европе начались. Верно?

– Верно. – Льдинки, зазвеневшие было в голосе Прозорова, растаяли. Мальчишка, получается, вовсе и не собирался учить солидного купца жизни, как показалось Гурьяну Гурьянычу. Наоборот, хочет, чтобы Прозоров с ним своим жизненным опытом поделился. – Я-то только в отрочестве застал те золотые времена. А потом все хуже и хуже торговля с каждым годом делалась. А началось все с Лютера проклятого. Хотя сам-то Лютер, наверное, и не думал, что дело его к смуте приведет. Он лишь порядка и правды для церкви искал. Уж больно попы там, в Европе, оскоромились. Да что там оскоромились… Оборзели совсем, так вернее. Торговля отпущением грехов – это самое невинное из того, что они делали. Вот Лютер и выступил против этого. Народ простой его поддержал. А тут и тамошние князья с боярами сообразили, как это для своей пользы приспособить. Не хочешь имперскую дань платить? Объявляй себя лютеранином, верховную власть не признающим, и не плати. А следом за князьями и герцогами и короли европейские стали на сторону поглядывать – а не объявить ли себя независимыми от государя нашего? Вот и начала междоусобица разгораться. Тех, кто верен Империи, против тех, кто самостоятельности захотел. Причем сегодня воюют, а завтра договариваются. Сегодня какой-нибудь князь на одной стороне воюет, а завтра – на другой. А для простого человека это – самое худшее. С одной стороны пришли, ограбили. Смотришь, завтра с другой стороны идут те же самые и опять грабят. До того дошло, что отряды воинские в разбойничьи шайки превратились.

Сначала одному князю свои услуги продадут, потом другому, а в промежутках между службами князьям сами за себя воюют.

Государю нашему отправить бы войско в Европу да выжечь всю эту скверну каленым железом, пока она еще не разрослась. Но в том-то и беда была, что государь наш Иван Васильевич еще младенцем был. А бояре почему-то не очень-то и торопились свой долг исполнить. Атаманские турки, наши союзники извечные, попытались, правда, в одиночку порядок в Европе навести, но дальше Вены не прошли, застряли.

Наконец достиг Иван Васильевич совершеннолетия, венчался на царство и так за дело взялся, что все честные люди возликовали. Но не успел он подготовиться к походу в Европу, как проклятая лютерская ересь у нас дома объявилась. Жидовствующие [14]размножились вдруг в Казани несть числа. Хана булгарского прогнали из Казани и объявили там хазарский каганат. Пришлось Ивану Васильевичу Казань замирять, а потом и Астрахань, куда из Казани остатки жидовствующих бежали.

Думали мы, что великий царь, разгромив еретиков дома, двинет свои орды, чтобы покончить с ними по всему миру. И начались уже приготовления к большому походу, но наш царь внезапно заболел. Все лекаря говорили, что царю жить осталось несколько часов, вот и возжелал он перед смертью согласно царской традиции принять монашеский постриг. Так царь Иван Васильевич стал монахом Василием, а бояре принесли присягу его сыну царевичу Дмитрию Ивановичу.

Эх, поторопился, как оказалось, Иван Васильевич. Болезнь его отступила, но было уж поздно. Из монахов в цари не возвращаются. И опять мы остались с малолетним царем. Бояре наши еще лет пять собирались и готовились и наконец начали поход в Европу. Так началась Ливонская война.

Поначалу наши орды вихрем пронеслись через Польшу и Германию, раздавая тумаки налево и направо. Казалось, на том и всем войнам конец. Ан нет. Чертовы еретики опять начали головы поднимать. Тогда стали разбираться, кого ж там надо бить, а кого поддерживать. А как только стали это делать, то раздробили силы и оказались втянуты в бесконечную междоусобицу, в которой Европа уже много лет маялась.

А в шестьдесят третьем году царь Дмитрий Иванович, так и не достигнув совершеннолетия, погиб как-то совсем нелепо. То ли утонул, то ли из окна выпал… Принесли, значит, бояре новую присягу младшему брату его, царевичу Ивану Ивановичу. Лет десять ему, может, двенадцать тогда было. Про него и вспомнили-то, только когда старший брат погиб. Воспитывался он у родственников матери своей покойной, у Захарьиных-Юрьевых [15]. Воспитания и образования, достойных царя, мальчонка, как говорят, не получил. Захарьины же сами – рода незнатного и небогатого. Побоялись они, что другие бояре их от трона ототрут, как было со старшим царевичем, Дмитрием Ивановичем, вот и решились племянника своего, царя Ивана Ивановича, увезти и спрятать от всех. Бросили они царский стольный град Суздаль, забрали с собой всю царскую казну и уехали в Москву, в которой Захарьины жили. Но того не учли, что в Москве той и жилья даже, подобающего царю, нет. Кремль, построенный еще Дмитрием Ивановичем Донским, сильно обветшал и местами даже разрушился. Поэтому решили они остановиться за сто верст от Москвы, в путевом дворце деда нынешнего молодого царя, в Александровской слободе. А тем временем мастеров иноземных выписали и по новой начали кремль московский отстраивать.

Пока бояре наши думали, как им толковать такое поведение молодого царя и что им в связи с этим делать, пришел указ Ивана Ивановича. Этим указом царь выделил себе небольшой опричный удел, а всем остальным велел Боярской думе руководить. Почесали бояре затылки – ничего не понятно. Царь, великий князь, владыка мира от всего отказывается, предпочтя участь удельного княжонка.