Тим Пауэрс - Чёрным по чёрному

– А где она сейчас? – Даффи старался говорить безразличным тоном. – Где ее найти?

– Да прямо тут, если ты готов подождать. Она выйдет в утреннюю смену.

– Черт возьми, Анна, где мое многострадальное пиво? – донесся нетерпеливый голос от другого стола.

– Опа! – Анна вновь подхватила поднос. – Договорим позже.

Даффи был ошарашен. Возможно ли, что девушка говорит правду? "Если так, – рассудил он, – то какое удивительное совпадение! Никогда не задумывался особо о совпадениях, и вот на тебе, настало время, когда от них уже проходу нет. Ради бога, утром буду здесь дожидаться, надвину шляпу на глаза, а когда она подойдет к посетителю, сдерну шляпу и – угадай кто, Ипифания! Хо-хо!

Стоп, а почему она работает здесь, в этом проклятом трактире? Хальштад был не беден. Видно, деньги куда-то испарились, как оно не раз случалось со мной. Да и сам старый Хальштад тоже, может быть, здесь, отмывает где-нибудь на кухне грязные подносы. Любого из нас жизнь способна зашвырнуть очень низко".

За соседним столиком двое начали громко ссориться. «О-хо-хо, время отрабатывать свое жалованье», – сказал себе ирландец, быстро поднимаясь на ноги.

– Господа! – произнес он. – Что-нибудь не так?

При виде заросшего седой щетиной сурового лица нового вышибалы спорщики заметно побледнели, а еще один взгляд на потертые рукояти его рапиры и кинжала и вовсе привел их в уныние.

– Да вот, – наконец решился один, – Отто говорит… стало быть, папа не может погоду предсказать. Даффи негодующе поднял брови:

– Чью мать?! Отто моргнул.

– Да нет, – изрек он. – Я ему говорю, папа…

– И слушать не желаю твои поганые выдумки о папе и матушке этого господина, – негромко, но гневно проговорил Даффи. – Или ты вконец пьян, что ведешь такие речи?

– Вы не поняли, – вступился первый. – Мы говорили…

– Я-то как раз все понял. От вашей бесстыдной болтовни всех тут с души воротит – на деле никто и ухом не повел, – и, по-моему, вам двоим следует угостить пивом всю компанию, включая меня, в качестве извинения.

– Что? Господи боже, откуда ж у нас такие деньги! Нельзя ли…

– Скажите трактирщику, я посоветовал вам открыть кредит. Он будет доволен. И ведите себя потише, не то, если услышу вас снова, подойду и выпущу кишки.

Даффи вернулся на место, как раз когда Анна ставила на стол пиво.

– И что ты им сказал? – поинтересовалась она.

– Обещал прирезать, если не заткнутся. Случится получить у Вернера передышку, плесни себе пива и подсаживайся. Порасскажешь, что тут делалось эти три года.

– Ладно. Подожди минуту-другую.

Даффи проводил ее взглядом, привычно любуясь легкой, скользящей походкой опытной подавальщицы, что несет поднос через переполненную комнату.

Получасом позже Анна устало присела к его столу.

– Ф-фу… – вздохнула она. – Спасибо за пиво. В такие моменты оно для меня и хлеб, и соль, и материнское молоко. – Она откинула прядь влажных волос со лба и отхлебнула из своей кружки. – Так где ты был эти три года, – спросила она, отставляя пиво, – если не в аду, как все полагали?

– В Венеции, – сообщил Даффи, – там я и встретил Аврелиана, который предложил эту работу.

– Ну да, – кивнула Анна, – наш неуловимый хозяин. Всего-то пару раз его видела, но все равно мурашки по коже.

– Неудивительно, – признал Даффи, – с его повадкой держать во рту горящих змей и прочим. Давно он владеет этим местом? Не припомню, чтобы в мою бытность здесь я его видел.

– Он объявился примерно год назад. Вроде бы из Англии, хотя наверняка не знаю. При нем была бумага, подписанная епископом, на право владения монастырем Святого Христофора. Земля принадлежала его предкам, и они никогда ее не продавали. Аббат, понятно, заартачился, но епископ сам сюда приехал. Говорит, точно этот старый сыч – законный владелец, а вы, монахи, выметайтесь. Правда, сам епископ был не слишком-то всему этому рад.

– И монахов просто выкинули на улицу?

– Нет, конечно. Аврелиан купил для них другое здание на Виплингерштрассе. Монахам, правда, слабое утешение, но со времен Конгресса Шпилей вошло в обычай отбирать церковную собственность, и все посчитали, что Аврелиан поступил великодушно. – Она хмыкнула. – Впрочем, не пообещай он оставить пивоварню, горожане бы его повесили.

– Он, видно, богат, как Якоб Фаггер.

– Денежки у него водятся, что и говорить. Сорит ими повсюду, на разную блажь.

Самым беззаботным тоном Даффи перешел к предмету, более всего его занимавшему:

– Кстати, о денежках. Разве Макс Хальштад не был богачом? Как вышло, что Ипифания здесь прислуживает?

– О, с виду он был богачом, с его большим домом, землями и лошадьми, но владели всем ростовщики. Он брал под заклад то там, то здесь, а однажды проверил свои записи и увидел, что на его дом имеют законное право восемь разных ростовщиков. Тогда, – проговорила Анна, явно смакуя ситуацию, – он положил свою украшенную серебром аркебузу на резной столик красного дерева, встал напротив на колени и отстрелил себе нижнюю челюсть. Хотел, понимаешь, застрелиться, но когда на грохот прибежала Ипифания, он катался по ковру, ревел, и из него фонтаном била кровь. Умирал он четыре дня.

– Милосердный боже! – в ужасе воскликнул Даффи. – Бедняжка Ипифания! Анна сочувственно кивнула:

– Да уж, пришлось ей хлебнуть. Даже когда все добро пустили с молотка, она осталась кругом должна. Аврелиан, надо отдать ему должное, и тут проявил великодушие. Скупил все ее долги и позволил работать здесь с тем же содержанием, что и прочие.

За столиком по соседству Даффи заметил Блуто с ядреной блондинкой. Горбун залихватски подмигнул ему.

– Так где она? – спросил Даффи. – Тут живет?

– Тут. Правда, сегодня она навещает отца, художника. Он вроде помирает. Ослеп – это уж точно. Даффи кивнул:

– Он стал слепнуть еще три года назад. Анна покосилась на него.

– Все, вспомнила. Вы ведь с ней миловались, верно? А когда она вышла за Хальштада, ты подался в Венгрию, устроив сначала скандал на их свадьбе. Все знали, отчего ты сбежал.

– Всем бы мозгов побольше, – раздраженно заметил Даффи.

– Понятное дело. На, допей мое пиво. Мне пора работать.

До того как потушить освещение, комнату подмели, однако мыши сновали во тьме по древнему деревянному полу, отыскивая крошки по углам и вокруг ножек столов. Сверху время от времени доносился приглушенный стук захлопнувшейся двери, и тогда мыши замирали, но после десяти секунд тишины спокойствие возвращалось к ним, и они возобновляли свою беготню. Некоторые останавливались попробовать на зубок сапоги под одним из столов у стены, но быстро отправлялись на поиски более лакомых кусочков.

Небо за волнистыми оконными стеклами побледнело, давая мышам знак, что ночь на исходе. Послышался скрип редких тележек по булыжной мостовой, с крыш домов закаркали друг на друга вороны, и кто-то прошел вдоль окон, насвистывая. Наконец громыхание ключа в замке парадной двери заставил о мышей разбежаться по норкам.