Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход

Торжество было увенчано роскошным пиршеством. Гуго де Сен-Поль описывает радостную и величественную церемонию; Никита Хониат, византийский современник событий, дает куда более желчный взгляд на происходящее. Предводители крестоносцев, облаченные в лучшие одеяния, прибыли в Великий дворец, где их усадили за столы в одном из залов. Во главе помещения располагались места Исаака и царевича Алексея. На победном пиршестве произносились речи, и Исаак с сыном произнесли настоящий панегирик людям, вернувшим им власть. Никита, не упускавший случая выразить неприязнь к юноше, назвал царевича «властолюбивым и ребячливым». Он сетует и по поводу щедрости церемонии. Выступали шуты и музыканты; слуги разносили роскошные деликатесы; все это происходило в богатейших залах в самом сердце императорского Константинополя.

Никита не может выносить столь льстивого отношения к западным варварам, которые так унизили любимый им город. То, что Исаак и царевич Алексей с трудом могли позволить себе такую роскошь, лишь усиливает мрачность его настроения. [433] Hugh of Saint-Pol, Sources, 198; NC, 302.

По окончании осады крестоносцы добились выполнения первоочередной задачи, и мучительное напряжение войны ослабло. Они смогли одолеть византийского императора без ужасающих последствий. Проблемы с продовольствием и безопасностью казались решенными, и теперь они могли задуматься о будущем, чтобы, укрепившись победой, что даровала им божья милость, направиться на Святую Землю.

Жители Константинополя ощутили, что смертельная угроза, нависшая над их городом, исчезла. Возвращение Исаака к власти означало избавление от страхов перед пожарами, обстрелами и убийствами, которые могли учинить эти варвары, оказавшиеся за их стенами. Но все же, как наверняка заметил Исаак во время разговора с посланниками, несмотря на внешние проявления, большинство греков относилось к выходцам с Запада с глубочайшим недоверием. Знавшие о соглашении между императором и крестоносцами были глубоко огорчены его условиями. Прекрасно осведомленный о существующей напряженности, Исаак действовал благоразумно и быстро, чтобы смягчить положение. Армия крестоносцев, стоящая лагерем под стенами, была явственным напоминанием об их военной мощи. Тысячи жителей города остались без крова над головой или лишились имущества, а потому у них не было никаких оснований проявлять радость по поводу столь заметного присутствия крестоносцев. Исаак просил лидеров крестового похода перейти на другой берег Золотого Рога в районы Галата и Эстанор, где опасность столкновения с жителями Константинополя существенно уменьшалась. Нобли поняли смысл этого предложения и немедленно согласились. Чтобы облегчить переход, император предоставил хорошее продовольственное снабжение. Крестоносцы разместились в домах, а венецианцы выстроили свой флот вдоль побережья Золотого Рога, чтобы защитить его от зимней непогоды и отремонтировать суда, получившие повреждения во время осады.

После установления нового режима государь, как всегда бывает с новыми правителями, был вынужден отвечать на прошения о помиловании и покровительстве. Одним из освобожденных узников был Алексей Дука, видный представитель византийской знати, находившийся в заключении семь лет. Дука, которого все звали Мурзуфлом из-за сросшихся над носом бровей, был назначен на пост протовестария, или камергера {35} 35 Протовестарий — управляющий царским гардеробом, то есть имперский казначей. К указанному времени это была одна из самых высших государственных должностей в Византии. (Прим. ред.) , что являлось высокой должностью при дворе. За двенадцать месяцев этот выдающийся деятель дал крестоносцам все основания пожалеть о его освобождении.

Другое прошение пришло от мусульманина Кей-Хосрова, брата султана Икониума. Как и Исаак, он был смещен со своего престола младшим братом и также мечтал о помощи крестоносцев в возвращении того, что считал своим по праву. Константинопольский успех заставил его просить об аналогичной услуге. Как и царевич Алексей, Кей-Хосров обещал огромные денежные выплаты. Таким же было и обещание принять крещение и привести свой народ в католическую веру. Робер де Клари отмечает, что французская знать и дож собрались и долго обсуждали это предложение. Многие правящие дома средневекового мира вступали в конфликт за престолонаследие. Следовало ли крестоносцам становиться вечными борцами за правду, непрестанно вмешиваясь во внутренние дела государств, чтобы установить надлежащий порядок? И стоило ли распространять свои действия и на мусульманский мир? Хотя дело Кей-Хосрова и казалось справедливым, а включение империи сельджуков в христианский мир было бы прекрасным достижением, собрание все же решило отказаться от соглашения. Крестовый поход начинал зависеть от множества пока не выполненных обещаний относительно выплаты денег и религиозных подчинений. Как отнесется Европа, уже враждебно настроенная, к известию о союзе с мусульманским эмиром, насколько бы ни были заманчивы его предложения?

На самом же деле предложение Кей-Хосрова было не столь невыполнимо, как может показаться. В течение предшествовавших десятилетий папство прилагало серьезные усилия, чтобы убедить сельджуков перейти в христианство, и между двумя сторонами велись серьезные переговоры. [434] См. Jackson, «Early Missions to the Mongols: Carpini and His Contemporaries». Однако в условиях 1203 года такой переход казался невероятным, и именно так было сообщено Кей-Хосрову. Он осведомился у крестоносцев, почему те отказываются помочь. В ответ он услышал, что причина в ненадежности правления в Константинополе — равно как и в том, что крестоносцы все еще ждали обещанных денег, отсутствие которых не давало им возможности покинуть город. Кей-Хосров пришел в ярость и помчался в Малую Азию, чтобы самостоятельно вернуть себе земли. [435] RC, 78-9.

Оказавшись в Константинополе, граф Людовик де Блуа был особенно заинтересован в том, чтобы разыскать одного заметного представителя окружения предыдущего императора. Его тетка Агнесса вышла замуж за Феодора Бранаса, выходца из знатного византийского рода. [436] Агнесса была сестрой французского короля Филиппа и вдовой византийских императоров Алексея II (1180–1183) и Андроника (1183–1185). Теодор Бранас был ее третьим мужем. Несколько знатных французов попытались повидаться с Агнессой. Они оказали ей должное почтение и выразили готовность к услугам — но были встречены резкой враждебностью. Супруг Агнессы был видным представителем режима Алексея III, и после потери им службы ее положение значительно ухудшилось. Из-за крестоносцев она не могла больше рассчитывать на положение среди элиты. Она отказалась говорить с гостями, а потом сделала вид, что не понимает французского языка. Тогда ее племянник представился, но Робер де Клари не отмечает, произвело ли это на нее какое-либо впечатление. [437] RC, 79.