Вячеслав Дыкин - Гусариум (сборник)

– Вы, Бахтин, в шхерном флоте всего-то три года! Как вернулись с матросами никому более не нужной сенявинской эскадры, что чуть не год без дела в Портсмуте простояла, – так с горя в шхерный флот подались! – отвечал я. И это была чистая правда – я случайно слышал разговор между Никольским и Ивановым, хотя менее всего желал пускать полученные сведения в ход.

– Бушуев, за такие слова следует отвечать как положено офицеру!

– Разве я солгал?

Положение мое было самое отчаянное. Я и сам себе не верил – зеленая лапа могла ведь и померещиться. Однако странные полеты обоих вёсел над водой доказывали – есть некая сила, не желающая нашего присутствия в старице. Называть эту силу чертом вслух я не мог – поднялась бы такая паника, что приказ фон Моллера наверняка бы остался невыполненным. А иначе объяснить свою просьбу отказаться от выстрела я никак не мог.

Бахтин, сдается, очень хотел зарядить единорог моей головой, но сдержался.

– Бушуев, я вас прошу перейти на другую лодку, – сказал он строго.

– Как угодно. Однако я возьму с собой Калинина – вы можете рисковать жизнью матросов своих, сколько вам угодно, он же человек не военный. Велите подойти другой лодке, – отвечал я хладнокровно. – Калинин, поднимайся!

Вторая канонерская лодка вышла из строя и прошла вперед, чтобы стать борт о борт с «Бешеным корытом». Но ей это не удалось – та же подводная сила удержала ее на таком расстоянии, что человек с поврежденным коленом не смог бы перепрыгнуть, и все усилия гребцов оказались тщетны.

Я прилагал все старания, чтобы не поворачиваться к Бахтину и не видеть его лица. Если бы я сам оказался в таком нелепом положении, то всякий, меня в тот миг с любопытством разглядывающий, сделался бы моим смертным врагом. Пройдя на середину лодки, я как умел ободрил Калинина.

– Не бойся, читай «Отче наш», – сказал я ему. – Авось да пронесет.

– Это водяные черти, – отвечал он мне. – Латыши полагают, будто вода кишмя кишит нечистью, и теперь я вижу, что это так.

– А знаешь ли ты, как от местной нечисти откреститься?

– Откуда мне знать? Вот кабы на лодках был хоть один проводник-латыш!

Я развел руками – эту беду можно было бы предотвратить, кабы не упрямство Бахтина. Он раздобыл карту Лифляндии, пренагло выдернув ее из атласа, изданного графом фон Меллином лет пятнадцать назад. Карта была весьма подробная, и он полагал с ее помощью преспокойно дойти по Курляндской Ае до Митавы, рассудив, что советы местных жителей не потребуются – гребные суда-де не зависят от утренних и вечерних ветров, а осадка у них, даже полностью загруженных, невелика, где проскакивают рыбачьи лодчонки, там пройдет и канонерская лодка.

Возможно, если бы он вовремя забеспокоился, ему удалось бы изловить и уговорить несколько латышей-перевозчиков принять участие в экспедиции – не все же они отчаянно боятся подводной нечистой силы. Но самый их страх и бегство из порта свидетельствовали, что средства против нее они не ведают.

Вообразите себе колонну канонерских лодок в потемках, каждая – длиной в десять сажен, и нагружена так, что вода едва ль не достигает уключин. Колонна эта несколько сбилась и встала, поскольку непонятно, что делается впереди. Ширина протоки – не более сотни сажен, место для маневра как будто и есть, но если возникнет суматоха – разворачиваться и удирать лодкам будет мудрено, ибо их тут полтора десятка. А на головной лодке, на «Бешеном корыте», идет бурный теологический спор о нечистой силе!

Спор, собственно, шел в двух местах – посередке мы с Калининым тихонько пререкались, на носу же буянил Бахтин. Иванов с трудом его сдерживал, а Никольский, объявив «Кто в море не бывал, тот досыта богу не маливался», неожиданно для меня принялся читать напамять псалом, дай бог памяти… «Да воскреснет Бог и расточатся врази его» – именно этот…

Врази, то бишь враги, сидели себе под водой и, возможно, псалма не слышали. Когда Бахтин всё же переспорил Иванова и вновь приказал грести, «Бешеному корыту» удалось несколько продвинуться, но вновь тяжкий удар остановил лодку.

– Послушай, Бахтин, что бы там ни было, а приказ превыше всего. Умнее всего повернуть назад и догнать наших в открытом море, – сказал Иванов. – Потом уж будут разбираться, отчего это вышло. Хуже, если мы так и застрянем здесь, наподобие рака на мели, и не примем участия в атаке. Мало того что мы ослабим флотилию, так еще и собьем с толку адмирала – решив, что у нас вышла стычка с прорвавшимся к протоке неприятелем и кончилась она для нас прескверно, он пошлет товарищей наших гоняться за французами, коих поблизости нет и, бог даст, не будет. Из-за твоего упрямства будет потеряно драгоценное время.

– Черт с тобой, поворачиваем, – сказал угрюмый Бахтин.

От лодки к лодке понеслась команда, но проку вышло мало – нечистая сила, словно издеваясь над «Бешеным корытом», не позволила ему совершить маневра, равным образом и вторая бахтинская лодка развернулась носом к черневшему берегу, да так и застряла.

– Не надо было мне с вами ехать, – сказал Калинин. – Из-за меня черти злобствуют. Я-то попробовал в протоку войти, да при первых признаках, что в ней неладно, отступил. А они, поди, на мои мешки с медью зарились.

– Коли бы им твоя медь понадобилась, они бы как раз тебя в протоку заманили, – возразил я. – А что, полагаешь, эти водяные черти корыстолюбивы?

– Всякий черт корыстолюбив, прости господи… – Купец перекрестился.

Тут меня и осенило!

В гусарских моих доспехах нет особого места для кошелька, потому я, всегда имея при себе немного денег, носил их в кивере. Сняв кивер, я вынул из кошелька двугривенный и бросил его в воду.

Очевидно, я ждал, что оттуда прозвучит хриплый дьявольский голос и скажет сердито: «Мало!» Но случилось иначе – из воды вылетела сверкающая рыбешка и плюхнулась в лодку.

– Ахти мне, – прошептал Калинин. – С ними торговать можно!

Однако мысль о торговле с нечистой силой была крамольной, и он, устыдившись, забормотал «Господи, прости мою душу грешную» и перекрестился.

– Что ж это я приобрел, братцы? – спросил я матросов. – Ну-ка, сыщите мне покупку!

Рыбешка была на решетке под ногами у гребцов, с немалым трудом ее в тесноте и темноте изловили и поднесли мне.

Это была минога.

– К чертям такие подарочки! – воскликнул я. – За борт сей же миг!

Миножка полетела в воду.

Ожидание оказалось недолгим – из воды выкинули рыбину покрупнее, так что и найти ее было легче.

– Сырть, – определил купец. – Здешние жители ее вимбой зовут. Рыба вкусная, можно бы и оставить.

– Она всяко-разно дороже, чем одна жалкая минога, – рассудил я. – Стало быть, о ценах там, внизу, понятие туманное, но о том, что деньги на рыбу меняют, здешним чертям известно. И деньги им, очевидно, для чего-то нужны.