Михаил Белозеров - Великая Кавказская Стена. Прорыв 2018

ВТОРОЙ ДЕНЬ БОЁВ

К вечеру бой стих. Вдогонку сумеркам ещё щелкали снайперы, и от реки наползал туман. Сил не было не то что шевелиться, даже поесть.

— Помнится, был у меня в роте Бабенко… — сказал Олег Вепрев тем голосом, когда предаются приятным воспоминаниям.

— А-а-а… ну да… — вспомнил Герман Орлов. — Гектор.

— Гектор, точно, — с удовольствием согласился Олег Вепрев. — Поздоровей тебя будет, — уточнил он.

Герман Орлов понимающе развёл руками: в смысле, что на каждого здоровяка всегда находится здоровее.

— Ну и что? — спросил Лёва Аргаткин, который не был в курсе молодых лет капитана. Поздно он пришёл в отряд, не знал многих вещей и традиций.

— Да ничего. Считал себя Гектор Бабенко непобедимым и несокрушимым. Геракл, одним словом.

— Так и было, — ревниво согласился Герман Орлов, хотя в глубине души не мог согласиться с подобным суждением: мериться-то им силами не довелось.

— Однажды пошёл Гектор Бабенко на свидание с Марой.

— С Марой? — удивился кто-то.

— Всех своих девушек он называл Марами.

— Понятно, — деловито отозвался кто-то, тем самым давая понять, что каждый из них со своими причудами, поэтому удивляться нечему.

— А навстречу ему два шкета — метр с кепкой: «Дядя, дай закурить». «Курить вредно, и вам не советую», — ответил Бабенко. «Дядя, наклонись, что-то скажу». Тот сдуру и наклонился. Шкет ему в висок как дал свинчаткой. Очнулся Гектор Бабенко на земле. Мара над ним хлопочет, слезами обливается.

— Это ты к чему? — настороженно спросил Герман Орлов.

— К тому, что здоровякам тоже попадает по первое число.

— Это точно, — охотно согласился Герман Орлов, имея в виду, что в каждом деле важен опыт, но такие азбучные истины вслух не произносят.

Наступила тишина. Слышно было, как на дереве поёт цикада да скрипит, раскачиваясь, арматура.

— А вот я, дурак, работал в посольстве. Нет, снялся, погнался за счастьем, — сказал Бургазов Паша, прикорнув в углу и дымя сигаретой. — Сидел бы сейчас дома, пивко тянул бы.

— Не тереби душу, — предупредил Герман Орлов, который всё ещё не отошёл от боя и был чёрен, как трубочист. — Я таких разговоров не люблю. Раз начали воевать, то до упора. А жалеть себя — последнее дело.

Он, разумеется, не добавил, что так войны не выигрываются, что дух так же важен, как и оружие.

— Да я не жалею, — поправился Бургазов, потому что Герман Орлов был совестью и честью подразделения, все его слова звучали без газетного пафоса, и только один он умел так ввернуть, что к нему прислушивались. — Так, к слову, — уточнил Бургазов.

У капитана была заячья губа, косой, не зарастающий усами шрам, а ещё он любил насвистывать мелодии к месту и не месту, и ему часто делали замечание, мол, демаскируешь, гад, беду кличешь и заткнись, пожалуйста.

— Ты ж, наверное, этих самых америкосов и охранял? — ехидно спросил Герман Орлов.

— Не-а… не поверишь — чехов. Чешское посольство.

— Один чёрт, американские жополизы.

Кто-то произнёс с обидой в голосе:

— Если что, в инкассаторы пойду.

Пётр Нестеров сказал с характерным волжским говорком:

— Спиридонову хорошо… нах…

— Чего это?.. — удивился Герман Орлов и даже повернул голову в сторону говорящего, хотя даже говорить было лень.

— Во время мирового потопа все утонут, а у него голова, как буёк, над водой будет болтаться.

Все радостно засмеялись, будто Нестеров сказал дюже умную вещь.

— А хотите, я расскажу, как мы в первую командировку ездили? — предложил Пётр Нестеров.

— Хотим, — отчаянно зевнул Лёва Аргаткин. — Я так есть хочу, что котята в животе пищат.

— Так спустись на пятый этаж в кладовку, пожри, — предложили ему.

— Лень… кто со мной?.. Смерть тараканам!

Никто даже не пошевелился. Приятно было сидеть в темноте, ничего не делать и испытывать усталость, потом придёт сон, а потом уже можно будет поесть содержимое «зелёного» пайка, который всем уже надоел до чёртиков.

— Расскажи, Пётр, расскажи, — попросил Юра Драганов, который так и не снял свою зелёную косынку с головы.

Он отличился ещё утром, подбив один из БТРов, а другой поспешно уполз в неизвестном направлении. Говорили, что его подорвали у железнодорожного вокзала, но ни подтвердить, ни опровергнуть это никто не мог, зафиксировали только взрыв и вспышку. Должно быть, на мину наехал. Только кто ту мину ставил?

— Ха! — воскликнул Пётр Нестеров. — Четверо нас ехало из Нижнего, нах… — и замолчал, словно язык проглотил.

— Ну?.. — сказал кто-то, судя по тону, опять же Герман Орлов.

Не любил он, когда всеобщее внимание было приковано к кому-то другому, а не к нему, но терпел, кряхтел и терпел, выражая всем своим видом скрытую обиду.

— Да подожди ты! — сказал Пётр Нестеров. — Дай вспомнить. Так устал нах… мысли путаются.

— Ладно, жду… — покорно согласился Орлов и поерзал на месте, вытаскивая из-под задницы камушек и устраиваясь поудобнее.

— Слушайте, нах… — сказал Пётр Нестеров хриплым голосом, который сорвал, когда выбивал чехов из центрального военного санатория. Атака та вышла очень даже удачной: положили пятерых чехов и ушли к себе, оставив гостинцев, на которых, судя по крикам, кто-то подорвался.

— Тихо! — призвал к тишине Герман Орлов.

И хотя все знали его историю, им было приятно послушать ещё раз, потому что она хорошо кончалась и потому что она связывала с домом и надеждой вернуться живым и здоровым.

— Приходит приказ конкретно в наш РОВД таким-то тогда-то ехать «стену» сторожить, нах…

— Ну да… — сонно согласился Бургазов Паша, и всё равно его нахальная и одновременно изумлённая морда с коротким школьным чубчиком изобразила недоумение. Он один не слышал историю Нестерова, поэтому у него сразу возникла куча вопросов: почему именно Нестерова, а не Ваню Питерского, например? Откуда в управлении вообще знают о существовании какого-то лейтенанта?

— А почему это?..

— Да подожди ты, — оборвали его, — соль — впереди. Ха-ха… — смеялись заранее.

— Приходит приказ, нах… — снова начал Пётр Нестеров. — Поедешь ты, ты, ты и ты. Ты, значит, то есть я, старший. Ладно, раз родине нужно, мы всегда рады. Мы Присягу давали, мы как бы пупки рвать по Уставу должны.

— Эт-т… точно, — согласился кто-то из дальнего угла.

— Ты не отвлекайся, а по сути, — ехидно заметил Герман Орлов, потому что все эти высокие материи о Присяге и долге не имели в данный момент никакого значения.

— Ага, — усмехнулся Пётр Нестеров. — Мать мне набила сумку, такую здоровую, мечта оккупанта называется. Пятнадцать трусов, пятнадцать маек, пятнадцать полотенец. Баул получился. Выдали нам личное оружие, нах… Я говорю, чего я там буду делать с пистолетом-то? Им даже кошку не застрелишь с пятидесяти метров. Давай автоматы, нах… Обойдёшься, отвечают, не положено по штату. «Это же пукалка, нах… только застрелиться». — «Ты же опер, там достанешь». Я им говорю: «В задницу вашу мать! В бою, что ли?» — «А то! — отвечают. — Сообразишь!» Полдня орали, судили-рядили. Упёрлись: «Без автоматов не едем!» И баста!