Сергей Стригин - Восьмая горизонталь

— А давно вы с ними контактировали? — осторожно спрашиваю я.

— Может сто лет назад, может, двести, — ещё больше хмурится она.

— Мне кажется, — делаю предположение я, — людоеды давно вымерли, сейчас здесь живут милые люди.

— Не верь глазам своим, — щурится жрица, — это вас можно сбить с толку, не меня.

— Здорово, какие корабли, паруса все надуты! А вон кит! — совсем не впопад выкрикивает Семён.

Я отпрянул от друга:- У тебя жар! Какие корабли? Крестьяне сеном занимаются!

— Дядя Никита, дядя Семён, — вопит несчастная девочка, — неужели не видите? Это же площадь, а на ней торгуют игрушками!

Холодом обдаёт с ног до головы, это совсем не смешно, Все видят разные картинки.

— А ты, что наблюдаешь? — осторожно спрашиваю Игоря.

— Лес. Волки играют со щенятами.

— Понятно, это морок, — делаю вывод. — Что делать будем? — спрашиваю жрицу.

— Наверное, я единственная, кто правильно видит.

— И, что здесь на самом деле?

— Заброшенные каменоломни, в нишах пустые клетки, неуютно здесь.

Как только она произносит, словно ветер пронёсся и сдувает иллюзии — впереди заброшенные выработки камня, их отвесные стены обрамляют огромную площадку в виде цирка. Множество дорог и дорожек пересекают крутые склоны. Действительно, в пустых нишах — открытые клетки, следов жизни не видно. Но кто-то напустил морок?

— В своё время, здесь, мы добывали гранит. За каменоломнями должна быть дорога, она ведёт к другим воротам и от них у меня есть ключи, — Грайя вновь заводит вездеход. Он медленно, как танк, ползёт по крутой дороге, вдоль выработок. Ревёт мотор, звук тонет в мрачных скалах.

Всматриваюсь в окна. Пустынно. Но, кто-то должен быть. Внизу, в карьере, блестит озерцо. Видно механизмы обнажили водотоки подземных источников. Вода постепенно заполняет низины и вскоре будет озеро, заплывёт рыба, заползут мокрицы, заквакают амфибии — забурлит жизнь.

Проезжаем мимо пустующих клеток. Кто в них содержался? Мысли рисуют ужасающие картины. Мне даже чудится запах тлена. Суровые места, скорее б их проехать. Как назло, машина едва карабкается, из-под гусениц срывается каменная крошка. Иной раз машина зависает над обрывом, ещё мгновенье и вездеход рухнет. Частота толчков сердца зашкаливает, дух захватывает, в ужасе смотрю на Грайю. Железная леди! Ни один мускул не двигается на решительном лице. Умелой рукой ведёт машину над пропастью. Она мне всё больше и больше нравится, даже, несмотря на необычный цвет кожи, ну, а Семён, у того от восхищения, в глазах появилось серебро. Он смотрит на пещерную женщину как подросток на свою первую любовь. Грайя иногда ловит его взгляд, загадочно улыбается и ещё больше проказничает с машиной. Мне эти детские шалости надоедают, хочу вскочить и надавать прелестной женщине по попе, заодно Семёну дать по уху, чтобы не сильно пялился на соблазнительные прелести удивительной женщины. Малышня не понимает об опасности, возится на заднем сидении, мутузят друг друга.

Долго едем, а каменоломни не кончаются. Хорошо, что дорога не засыпана. Ага, накаркал, впереди завал. Грайя напрягается, забывает о Семёне, лицо каменеет в тревоге, глушит машину.

— Дальше пешёчком, — заявляет она. Вижу, ей это решительно не нравиться.

Детишки притихли, они правильно оценивает ситуацию. Паршиво. Светочка шмыгает носом, Игорь прижимает её к себе, скалит зубки.

Выскакиваем из машины, бластеры наизготовку, у жрицы плотно сжаты губы, зрачки расширились как у разъярённой кошки, глаза пылают красным огнём. Она первая лезет через завал, я быстренько стаскиваю её, не женское дело подвергать себя опасности, когда есть мужчины. Она от злости шипит, чуть ли не царапается, но я непреклонен, заставляю её занять место между детьми и замыкающим Семёном.

Перебираюсь через завал, пока спокойно, но кто-то ж его устроил и не просто так. Всюду клетки, двери открыты, кое-где валяются человеческие кости и черепа в мерзких оскалах, воняет разложением, где-то валяются трупы. Идём по дороге, неизвестность давит на психику. Глаза лихорадочно шарят по сторонам, даже глазные яблоки запекло. Вновь завал, перелезть через него уже нет возможности, он заполнен до свода, но рядом ход ведущий вниз. Лезем по ржавой лестнице. Выходим на следующий уровень — довольно чистый туннель. Клетки пустые, но ухоженные, такое ощущение, будто их подготовили к заполнению. От этих мыслей становится жутко и запах. Запах преследует всюду. Боже, когда это всё закончится! Вспышка в голове. Вот, всё и закончилось, мелькает запоздалая мысль. Сознание меркнет. Проваливаюсь словно в гроб.

Словно просыпаюсь после сильной пьянки, во всём теле ощущаю неприятное гудение, конечности дрожат, слабость, глотаю, что-то солёное, чуть не рву, кровь, моя кровь. Губы разбиты, голова пылает от боли. С трудом открываю заплывшие глаза — знакомые места — клетка, я внутри, она закрыта. Приподнимаюсь на локтях, рядом стонет Семён и лежит без движения Грайя., детей нет. Меня бьёт, словно током, вскакиваю. Удивительно быстро боль отступает, я в клетке, ярость вскипает в крови. Подхожу к двери, хватаюсь за решётку. Трясу. Толстые прутья изгибаются, стонут, нагреваются, но… выдерживают мой нечеловеческий натиск. Семён подползает ко мне:- Никита, я их видел, страшные очень. Детей забрали, — друг скрипит зубами. Зашевелилась Грайя, со стоном перекатывается на живот, пытается встать. Семён забывает о боли, мгновенно оказывается рядом и помогает ей встать. Жрица держится за живот, губа рассечена, алая кровь льётся на волевой подбородок и с него капает на упругую грудь, выпирающую из материи комбинезона, задерживается у выпуклости сосков и срывается вниз, оживляя серую каменную крошку.

— Недооценила этот скот, — кривится горящее от ярости её лицо.

— Любого противника надо уважать, — не к месту заявляю я.

Жрица одаривает меня взглядом полным ненависти, передёргиваюсь, словно я во всём виноват, с раскаяньем повторяю про себя: "язык враг мой".

Грайя улавливает моё состояние, взгляд теплеет:- Прости, меня заносит, — говорит она, потупив взор.

А вот и они, из темноты выплывают долговязые фигуры. Ничего общего с каннибалами Новой Гвинеи не вижу. Осанки гордые, зелёная кожа блестит словно мрамор, излишеств в украшениях нет, одежда лёгкого покроя, прикрывает тела вплоть до голых пяток, на поясах сверкают острые клинки — безусловно, это не каменный век, Грайя предвзято к ним относится, но суть нашего положения это не меняет, мы для них мясные животные.

Людоеды приблизились к решётке, изучают нас, глаза холодные, лица бесстрастные. Я подхожу совсем близко, впиваюсь взглядом в глаза, они легко выносят взгляд, но нечто улыбок скользит по лицам.

— Вы, что, нас съедите? — в упор гоню им мысль.