Сергей Бузинин - «Отпуска нет на войне». Большая Игра «попаданца»

Баден-Пауэлл пару раз предпринимал вялые атаки на Гэйм Три, но всякий раз безуспешно. Де Ветт, приняв в свои руки бразды правления от Кронье и зная хитрого полковника не понаслышке, на каждую такую атаку смотрел косо и резонно подозревал, что дело тут нечисто. А менять привычки генерал не собирался. Как только вестовые донесли о полуроте, шлявшейся в противоположной своим окопам стороне, Де Ветт в очередной раз решил, что хитрый полковник удумал новую каверзу, и отдал ряд распоряжений.

Внешне все выглядело как обычно. Значительная масса народа, отбыв обязательную программу на позициях, демонстративно удалилась в тыл, где не менее демонстративно запалила костры до небес. А вот о том, что в форте и вокруг него скрытно сосредоточились почти пять сотен отборных стрелков, не знали не только англичане, но и сами буры. Подобная предосторожность оказалась отнюдь не напрасной. Ближе к вечеру наблюдатели заметили подозрительное шевеление на британских позициях, а едва стали сгущаться сумерки, больше трехсот пехотинцев пошли в атаку.

Пробежав без потерь да и вообще без какого бы то ни было видимого внимания со стороны буров половину расстояния до форта, англичане залегли, дабы перевести дыхание и примкнуть штыки. Отлежавшись, британцы поднялись вновь. Тишина.

В радостном возбуждении пехотинцы успели пробежать еще триста ярдов, после чего ловушка захлопнулась и их ряды начали выкашивать пули. Пока в строю оставались офицеры, от атакующих цепей в направлении позиций легионеров в небо регулярно взлетали красные ракеты. Безрезультатно. Отряд, имевший задачу ударить во фланг, пленили еще утром.

Менее чем за полчаса бойни, которую позже историки назовут боем, буры выбили всех офицеров и большую часть сержантов. Но даже при таком раскладе атака продолжалась. Англичане, стреляя на бегу, упорно продвигались вперед. Буры же, с комфортом расположившись в укрытиях, расстреливали наступающие цепи, словно в тире. И если пальба англичан успеха почти не имела, то чуть ли не каждый выстрел буров находил свою жертву. Казалось, что в безветренном воздухе вместе с клубами стелющегося над землей дыма застыли надрывные стоны раненых и хриплые вопли сержантов. Под этот жуткий аккомпанемент, щедро приправленный перестуком выстрелов и свистом пуль, вместо готового к атаке батальона передней линии обороны форта достигли лишь разрозненные кучки солдат. Да и тем не повезло.

Стоило только кому-то из уцелевших сержантов проорать команду: «В штыки!», как в лицо атакующим жахнул картечью орудийный залп. Тех, кто уцелел под картечными пулями, накрыли свинцом стрелки из замаскированных ячеек, и отступление превратилось в паническое бегство. Из-за навалившейся на пустыню темноты преследовать убегающих англичан никто не стал, и только благодаря этому до своих позиций добрались едва шесть десятков измученных бойцов.

Арсенин вместе со своими людьми согласно диспозиции находился левее атакуемого форта, и в отражении английского налета не участвовал, довольствуясь ролью стороннего наблюдателя. По правде говоря, и сам Всеслав, и его подчиненные большей частью были рады, что избежали необходимости принимать участие в побоище, окрещенном с легкой руки Корено «избиением младенцев». Имелись некоторые опасения по поводу поведения в бою пополнения, но единственное подобие конфликта в подразделении произошло только, когда поражение англичан стало очевидно, да и там обошлось без его прямого вмешательства.

Двое юных буров вопреки приказу «стоять на месте» вознамерились умчаться к форту, но едва они успели вскочить на коней, как пожилой, невзрачного вида бур ссадил их коротким приказом, дополнив слова оплеухами. И если первый юнец от каких-либо комментариев воздержался, то второй, потирая ушибленное ухо, кивнул в направлении боя.

– Отец! Там же бой! У нас еще есть время помочь нашим братьям и покрыть себя славой!

– Слава, – назидательно произнес старик, тыча в небо пальцем, – это когда один на один. Или один на сто. А это, – бур кивнул в сторону опоясанного пороховым дымом форта. – Это не слава. Это – война.

Юнцы вернулись на место, и пока пальба у стен окончательно не стихла, окопы никто не покинул. И только после того, как Лев, угрюмо пробурчав что-то вроде «пулями пробито днище котелка, маркитантка юная убита», принялся разводить костер, люди как-то неохотно разошлись по лагерю.

6 марта 1900 года. Мафекинг

Пока Троцкий, дожидаясь посланного по воду Корено, вскрывал консервные банки, в расположении коммандо объявился посыльный из лагеря русских волонтеров. И хотя вестовому на вид было далеко за тридцать, а на груди отливали серебром две медали, в роте его иначе как «малец» звали только офицеры, да и те по фамилии – Недополз, что вызывало регулярные коллизии. «Приказ передал? Так точно! Кто? Недополз! Как, опять?!! Да нет, этот дополз, просто фамилия такая!»

Всегда бойкий на язык и не дававший кому бы то ни было спуску, легионер почему-то смущенно откашлялся и, сбиваясь со второго на первое, не очень внятно передал Троцкому приглашение «на кулеш», можно и в компании приятелей, но обязательно с гитарой. Юноша, мгновенно оценив все плюсы похода в гости, заверил названого земляка, что вскорости прибудет, и помчался разыскивать друзей.

На ферму, где квартировали русские легионеры, Троцкий, словно король или невеста на выданье, заявился в окружении целой свиты.

Ветераны уважительно поздоровались с Арсениным, недоверчиво поприветствовали Корено (бо как черняв и на турка смахивает), настороженно оглядели арсенал Туташхиа и долго трясли руку Льва. Усадив почетного гостя на самое удобное место возле костра, незамедлительно вручили тому фляжку с водкой и тарелку с кашей.

– Ты, Левка, снедай пока, – гулко пробубнил давешний фельдфебель. – А Кирюха нам покудова историю одну доскажет. Тож про наших, про русских. Ежли ты эту байку знаешь, чай, не первый день по африкам этим мотаешься, так ежли где лжа какая-нито будет, ты Кирю-то поправь.

– Ну так вот, – бородатый брюнет с некогда симпатичным, а ныне перечеркнутым поперек сабельным шрамом лицом продолжил прерванный появлением гостей рассказ, – у того хуторка, что Гарбузом прозывался, нагличан, почитай, тыща собралась, а наших, дай бог, чтоб десяток набрался. Однова русским вражья сила не помеха…

– Как-как ты сказал? Гарбузом то селенье называли? – поперхнулся кашей Троцкий. – Может, все же Гарбсдейл?

– Может, и так, – покладисто пожал плечами рассказчик. – Я в немецких прозваньях не шибко разбираюсь.

– Ты ж про англичан говорил, а тут вдруг немцы?

– А кто они, как не немцы и есть? – недоуменно дернул плечом Кирюха. – Человечьей, то бишь русской, речи не разумеют, лишь мычат, как немые! Ты, малец, меня не перебивай, а то собьюсь…