Владимир Контровский - Конец света на «бис»

И всё-таки мир изменился, и продолжал меняться.

Но это уже совсем другая история…

ноябрь 1962 года, европейская часть СССР

Под колёсами бэтээра мерзко хрустело. Звук этот был постоянным и неприятным, как ноющая зубная боль. Капитан Астахов понимал, что это хрустит обгорелый шлак, обильно усыпавший улицы мёртвого города, и прочий хрупкий мусор развалин, но не мог избавиться от ощущения, что бронемашина давит человеческие кости – кости тысяч и тысяч людей, в миг единый сгинувших здесь, в этом городе.

– Что там у нас с радиацией? – спросил он у дозиметриста, заглушая собственным голосом отвратительный хряск, действовавший на нервы.

– В допустимых пределах, – ответил тот, скосив глаза на счётчик, и добавил: – Пока.

Поисково-спасательный отряд – четыре БТР и санитарная машина на базе тяжёлого гусеничного тягача – углубился в Мёртвую Зону на добрых сто пятьдесят километров. Зона заражения не была сплошной – бомбы падали на крупные города, и между ними оставались «чистые» коридоры, позволявшие спасателям продвигаться далеко на запад. Правда, местами эти коридоры были загажены «хвостами», просыпавшимися на землю из облаков, в которые превратились шляпки ядерных грибов, и поэтому дозиметристу надо было смотреть в оба, чтобы не вляпаться в активную зону, истекавшую продуктами полураспада и насыщенную тяжёлыми изотопами.

…Волна беженцев, в первых числах ноября хлынувшая за Урал из опустошённых районов европейской части Советского Союза, подвергшейся массированным ядерным ударам, уже схлынула, разбившись на скудные человеческие ручейки – в Сибирь всё ещё тянулись чудом уцелевшие люди, измождённые и еле стоявшие на ногах. Однако в Мёртвой Зоне были и другие люди – перепуганные, беспомощные и не знающие, как им выбраться из смертельного лабиринта, в который превратилась самая густонаселённая часть СССР. И за ними отправлялись в Мёртвую Зону спасательные отряды – отправлялись, пока была хоть какая-то надежда, что среди атомных пепелищ и миллионов мертвецов есть ещё живые. И они находили живых – вернее, полуживых, – и вывозили их из Мёртвой Зоны, возвращая к жизни. Многие из спасённых умирали от лучевой болезни, но многие оставались жить – тут у кого какая судьба.

Рейды спасателей были опасны не только потому, что Зона была пропитана незримой смертью. Кое-где в «оазисах» – относительно «чистых» участках, пригодных для обитания, – обосновались примитивно организованные кучки выживших, представлявшие собой нечто среднее между первобытными кланами и бандами времён гражданской войны. Их «атаманы» жили сегодняшним днём, пользуясь запасами продовольствия из полуразрушенных складов сожжённых городов и наслаждаясь сиюминутной властью над себе подобными. «Дикари» не признавали никого: они свирепо дрались за свой кусок земли с соседями и встречали огнём бронемашины спасателей – дело доходило до настоящих боёв. С такими не церемонились – страна залечивала ядерные раны, а жалость и милосердие сгорели в атомном пламени…

По обеим сторонам тянулись полуразрушенные и полностью разрушенные здания. И никого, ни единой живой души… А каких-то полмесяца назад тут кипела жизнь, горели огни, и люди смеялись и радовались. А теперь ничего этого нет: одни только закопчённые руины, царство крыс – эти твари радиацию переносили играючи. «Проедем до окраины, – подумал капитан, – и будем поворачивать обратно. Нет тут никого…». И тут вдруг он увидел впереди маленького человека – ребёнка, стоявшего прямо посередине улицы и спокойно смотревшего на урчащие бронемашины.

– Стой! – закричал Астахов, хватая за плечо мехвода. – Видишь?

– Вижу…

Командир спасательного отряда протёр глаза и снова посмотрел вперёд. Ребёнок не исчез – он всё так же стоял на месте, не двигаясь. Астахов выбрался из машины и пошёл к нему, всё ещё не веря своим глазам и опасаясь, что призрак вот-вот исчезнет. Но призрак – ребёнок лет девяти, в кургузом пальтишке, валенках и грязном шерстяном платке, – никуда не исчез, а когда капитан подошёл к нему вплотную, произнёс тоненьким голоском:

– Здравствуйте, дядя…

– Ты кто? – спросил Астахов, чувствуя, как у него сводит скулы от лютой ненависти к тем, кто сбрасывал водородные бомбы чудовищной разрушительной силы на это маленькое существо и на других таких же.

– Настя…

«Девочка, – понял капитан. – Ну да, по одежде и не разберёшь…».

– Пойдём, Настя, – Астахов присел на корточки и заглянул в лицо девочке: в бледное лицо с огромными, не по-детски серьёзными серыми глазами. – Поедем отсюда, хорошо?

– Хорошо, – согласилась Настя. – Только надо взять и остальных, их нельзя бросать.

– Кого остальных?

– Ребят. Нас пятеро, мы живём вон там, в подвале, – она мотнула головой в сторону ближайшего полуразрушенного дома. От этого движения платок на голове девочки съехал, и капитан увидел, что у неё почти нет волос – вместо них торчали какие-то куцые клочья.

– Идём, Настя, – Астахов махнул рукой, подавая знак своим. Из бронемашин вылезли несколько солдат, придерживая автоматы, а из санитарного фургона – трое медиков.

Девочка пошла вперёд, не оглядываясь. Она двигалась ловко и почти бесшумно, хотя Астахов обратил внимание, что валенки ей велики: голенища при ходьбе хлопали Настю по тощим ножкам.

– Не бойтесь! – негромко сказал девочка, когда они нырнули в тёмный подвал. – Это хорошие дяди, они нас отсюда заберут.

Её услышали – в темноте вспыхнул огонёк, как будто кто-то чиркнул спичкой, потом загорелось робкое пламя свечи. Капитан зажёг фонарик.

В низком и тёмном подвале сидело ещё четверо ребятишек – трое мальчишек и девочка – того же возраста, что и Настя, одетые кто во что горазд, и все они внимательно и молча смотрели на человека в военной форме.

– И давно вы тут? – Астахов сглотнул, ощущая противную сухость в горле.

– Давно, – ответила Настя. – Мы пришли сюда на второй день после того, как упала бомба. С тех пор тут и живём.

– А как же… Что же вы ели?

– А тут много всякого в домах, в разбитых магазинах, – отозвался один из мальчишек. – И консервы, и лимонад, и даже хлеб – правда, он уже совсем сухой.

– Вы так и ели всё подряд? «И они до сих пор живы!». Тут же всё заражённое!

– Не всё. Мы знали, что можно есть, а что нельзя, и куда нельзя ходить, мы тоже знали, – рассудительно пояснила девочка в свитере и лыжной шапочке.

– Знали? Откуда?

– Потому что у нас есть Пушистик, – с этими словами она наклонилась и выволокла из-за деревянного ящика, на котором сидела, средних размеров полосатого кота, который так же внимательно, как и дети, уставился на Астахова немигающими жёлтыми глазищами. – Он знает, – девочка провела тонкой ладошкой по спине кота, – куда можно идти, а куда нельзя. Он у нас умный – радиацию чувствует.