Юрий Туровников - Абсолютное зло

.

Первое воспоминание Воронцова.

Далекие восьмидесятые.

.

Утреннее солнце весело играло своими лучами на ковре, что загораживал поистрепавшиеся обои комнаты в коммуналке. На рассохшемся от времени диване сидел мальчик, лет девяти, в синих шортах, желтой рубашке и что-то мастерил из алюминиевых деталей конструктора, что был подарен ему на день рождения. На подоконнике мурлыкал черный кот, подставивший солнцу свое брюшко, на стене бубнил радиоприемник. Мальчик оторвался от дела и посмотрел на открывшуюся дверь.

— Мама! — Он соскочил с дивана и бросился женщине на шею, обвив ее ручками.

— Мамочка! Ты уже отработала?

— Нет, радость моя, отпросилась на часок.

Она поправила ситцевое платье и вновь обратилась к сыну.

— Надевай сандалии и бегом за мной.

— А что случилось-то? — малец сел на пол, достал из-под старенького кресла обувку и стал ее натягивать.

— В гастроном эскимо завезли! Я уже очередь заняла. Надо спешить.

Мальчик вскочил, схватил со стола кепочку и, опередив маму, выскочил из комнаты.

По улице проносились автомобили. Мальчик шел и что-то нашептывал, крутя головой из стороны в сторону. Женщина всматривалась в сверкающие витрины магазинов. Наконец, она обратила внимание на сына, который неожиданно остановился.

— Витенька, ну ты чего замер?

— Подожди, мам! — Он проводил взглядом очередной автомобиль и радостно запрыгал, протягивая ей два пальца. — Мам, пожми! Ну быстрее!

Женщина удивленно подчинилась.

— Это что сейчас было?

Витя закатил глаза.

— Ну как ты не понимаешь?! Надо насчитать пятьдесят желтых «Москвичей» и пятьдесят желтых «Жигулей». Потом загадать желание. Если кто-то пожмет тебе два пальца, то оно сбудется!

— Да?! — удивилась мама. — Первый раз слышу. И что ты загадал?

— Чтобы нам эскимо хватило!

— Тогда надо поторопиться! — улыбнулась женщина и взяла сына за руку.

Они перешли дорогу. Витя старательно пропрыгал по пешеходной «зебре» и, вырвавшись, побежал к киоску с надписью «МОРОЖЕНОЕ», у которого выстроились человек сто, не меньше. Мальчик остановился и почесал затылок.

«Ничего себе очередина! Последним точно не достанется».

Окошко киоска приоткрылось, и оттуда показалась голова продавщицы в белом колпаке.

— По два эскимо в одни руки! — гаркнула тетка. — Больше не занимать, все равно на всех не хватит!

Витя обернулся и спросил у мамы.

— А мы далеко стоим?

— В середине, — вздохнула женщина, переживая, что мороженного, действительно, может не хватить.

Эскимо — большая редкость. Привозят раз в неделю, и приходится очередь занимать чуть ли не с утра.

Целый час Витя мялся с ноги на ногу. Вереница людей, казалось, не двигается вовсе. Заветный киоск не приближался. Мальчик уже погонял голубей, несколько раз подбегал к бочке с квасом, а после нее уносился к ближайшим кустам, и снова возвращался к маме.

Из окошка дома напротив лилась музыка. Хозяин квартиры выставил колонку на подоконник и баловал прохожих популярной песней в исполнении Аллы Бухачевой, которая пела про айсберг. Наконец, Витина мама подошла к окошку, и мальчик замер, боясь услышать самые плохие слова на свете: «Эскимо закончилось!».

— Будьте добры, четыре штуки, — сказала мама, и мальчик облегченно вздохнул.

— Два в одни руки! — прохрипела продавщица.

— Я с сыном, — сказала женщина и тут же из окошка показалась голова в белом колпаке, из-под которого выбивались рыжие кудри. Глаза хозяйки ларька осмотрели мальчика, и голова вновь исчезла.

Мама мальчика взяла эскимо и положила три из них в маленький полиэтиленовый пакетик, а тот, в свою очередь, в тряпичную сумку. Но одно мороженное таки досталось Вите прямо тут.

— Остальные я в холодильник уберу. Когда еще купим…

Мальчик трясущимися от восторга руками взял долгожданный десерт, внимательно изучил голубую обертку и посмотрел на очередь.

«Жалко их, — подумал Витя. — Точно не всем хватит».

И он припустил по улице, догоняя любимую маму…

Воронцов преодолел бесконечный подъем по лестнице, взял тележку и побрел вдоль книжных стеллажей. Пользуясь приготовленным заранее списком литературы по различной символике, он на ходу сваливал в свой короб на колесиках старинные тома. На всякий случай он присовокупил и роман «Код да Винчи». Мало ли что.

Сев за свободный стол, Виктор положил перед собой фотографию с места происшествия и принялся листать страницы пыльных фолиантов. Минуты текли медленно, превращаясь в часы. Следователь не отвлекался даже на перекур, ведь до ближайшего разрешенного места, где можно подымить, восемь остановок на метро, а на машине, с учетом пробок на дорогах, дня два. Привлекать к себе излишнее внимание и рисковать, закурив прямо в библиотеке, Воронцов не решился. Не то место для понтов.

От количества книг по оккультизму и прочей демонологии у сыщика голова разболелась еще сильнее. Ни один из найденных им символов не совпал с искомым. «Код да Винчи» тоже оказался бесполезным. Несколько раз Виктор порезался о страницы, и теперь пальцы раздражающе пульсировали. Но отступать сотрудник полиции не собирался. Не в его принципах. Следователь посмотрел на часы: табло высветило буквы «восемнадцать часов и сорок пять минут». Тележка опустела только наполовину. Работник сыска откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

«Гадский папа! Я уже могу самостоятельно, без посторонней помощи, вызвать любого демона высшего уровня и наложить вековое проклятье на весь урожай сахарного тростника в Северной Америке. Могу подрабатывать некромантом, если нужно, а толку по делу — ноль. А ведь в фильмах все просто: хоп-хоп и преступник пойман. Думаю, тут даже Пинкертон репу зачесал бы».

— Что же означает этот чертов символ?! — сквозь зубы выдавил Воронцов.

— Прошу простить меня великодушно, — прозвучало у него за спиной. — Я краем своего эльфийского уха услышал, что вас интересует значение данной руны.

Виктор открыл глаза и обернулся. За его спиной стоял высокий юноша, худощавого телосложения, в очках и папкой под мышкой, который тыкал пальцем в фотографию.

— Ты кто? — удивленно спросил капитан.

— Мое имя — Идиотофиэль, я из клана ночных эльфов, что в Веселом Саду. В миру — Алексей Дундуков. Я могу помочь тебе, человек. Я в совершенстве знаю язык Перворожденных, на изучение которого у меня на это ушел ни один год!

— Да не уж-то?! — офицер сложил руки на коленки, свернул губы бантиком и захлопал ресницами. — Ну, убей меня своими познаниями, лесная диковина.